Гроза над Русью
Шрифт:
— Что-о?! Что ты сказал? — вскочил Урак. — Как это случилось?
— Меч печенега пронзил ему горло.
— Грязный скот отогнали от моего шатра? — угрюмо спросил каган.
— Да, о Непобедимый. Но ал-арсии отгоняют сейчас одичавших от страха печенежских коней. Их табун, проскакав мимо, раздавил около сотни хазарских богатуров. Частокол повален. Порядок наводит заменивший Сарке Асмид-эльтебер.
— Прикажи укрепить шатер и зажги жир в плошках, — успокоился Урак. — В шатре кагана всегда должен быть свет.
— Шатер уже укрепляют, о Непобедимый, — ответил Сегесан-хан и хотел крикнуть
— Слуги потом. Сначала зажги огонь.
Тот вынул из-за пояса кресало, попытался ударить по кремню, но застонал от боли и уронил его.
— Ты чего? — недовольно спросил властитель, потом спохватился: — Ах да, ты же ранен! Дай кресало, я сам высеку огонь.
Трут затлелся с одного удара, от него вспыхнул смоченный в масле фитиль. Тем временем рабы вытащили дышло из шатра и заделали дыру. Сквозь вой бури были слышны резкие хлопки бичей — это тургуды подгоняли невольников, укрепляющих шатер.
— Скажи языческим шаманам, пусть прекратят бурю! А не то я прикажу всех их сжечь на костре!
— Слушаю и повинуюсь, о Меч Ислама! — склонился Сегесан-хан, прижимая правую руку к сердцу: левая, окровавленная, висела плетью, с ее пальцев на дорогой ковер капала кровь.
— Скажи лекарю, пусть исцелит тебя, — насупился Урак. — И будь все время здесь. Ты нужен мне.
— За милость твою да будет над тобой вечное синее небо, о Великий и Непобедимый!
— Ладно, иди! — милостиво буркнул каган. — Да позови мне Асмид-эльтебера...
Асмид пришел весь мокрый. С синего дорогого архалука струями лилась на ковер ледяная вода. Он был возбужден, измучен и принес с собой холод и неуют.
Толстый весельчак избежал смерти и плена под Переяславом. Мало того, он даже возвысился, очернив покойного Хаврата перед каганом-беки. Не преминул он сказать несколько нелестных слов и о ненавистном Харук-хане, хорошо зная, как относится к нему военный предводитель хазар.
Сейчас Асмид-эльтебер временно замещал погибшего визиря Сарке. Хитрый царедворец, родственник ишана Хаджи-Мамеда, он осторожно, но верно шел к своей цели и сейчас, стоя у трона Непобедимого, ждал от него милости или кары.
— Говори! — коротко бросил каган-беки.
— Буря сбила все шатры на холмах. Стоят только те, что поставлены в лощинах. Повалило много печенежских повозок. Харачу-печенеги бросились на наш тумен. Разбойники рассеяны, несколько сотен их зарублено. Повозки отбиты...
— Если буря продлится до утра, — криком прервал его каган, — то она смоет нас, как сухой навоз, с подноса Вселенной! Асмид-эльтебер, прикажи ал-арсиям и тургудам не дремать! Пусть рубят всякого, кто без моего позволения приблизится к шатру. А сейчас позови ко мне ближних советников моих.
— Слушаю и повинуюсь с почтением, о Карающий! — наградил кагана новым именем Асмид и тотчас вышел...
Сегесан-хан появился с забинтованной, висящей на перевязи рукой.
— Стихию, ниспосланную аллахом, нам, смертным, не остановить, — глубокомысленно изрек оправившийся от страха каган и распорядился: — Пусть приготовят дастархан! Да позови танцовщиц, пусть музыканты заглушат своей игрой грубую песню бури. А пока найди мне ишана Хаджи-Мамеда...
Ишан Хаджи-Мамсд, войдя, низко склонился
Когда же Хаджи-Мамед поднял на кагана-беки кроткий взор свой, лицо Урака вмиг преобразилось.
— Мудрейший, — сладко пропел он, — я призвал тебя для очень важного дела... Прошу истолковать мне это грозное предзнаменование. Следует ли нам завтра штурмовать Куяву или лучше отступить в Хазарию, что бы избежать непоправимой беды?
Ишан Хаджи-Мамед потупился — давать советы кагану-беки опасно. Неверный совет мог стоить головы. Но...
— Буря с севера, — задумчиво начал он, — это последний злобный и бессильный удар урусских богов. Что может сделать он нам? Повалить сотню шатров, опрокинуть десяток повозок! Знак Аллаха Милостивого, Милосердного предсказывает нашу победу. Завтра Поутру буря стихнет, синее небо осветится солнцем. Но тепло не придет, и это хорошо. Ибо жара будет мешать нашим богатурам и битве. Прими предсказание это, как слово Аллаха Всемогущего и Всепобеждающего.
Урак, как любой практичный человек, не очень-то верил в предсказания, поэтому сказал:
— Но урусы к холоду больше привычны. К тому же от бури они укрыты стенами своих теплых домов. А мои богатуры мерзнут и не спят ночь перед битвой. Завтра они пойдут в бой усталые и...
— ...Злые! — почтительно перебил властителя ишан. — А злость ведет воина на подвиг. Только злость надо направить в нужную нам сторону. Именно это делают сейчас среди мусульман муллы, дервиши и факихи; среди иудеев — раввины; язычникам же творят свои заклинания их грязные шаманы.
— И все это успел сделать ты? — удивился каган-беки.
Ишан Хаджи-Мамед скромно потупился.
— А что ты скажешь, святой ишан, про дикие орды печенегов, управлять которыми нельзя?
— Управлять нельзя, но направить можно.
— Как?
— Надо тронуть ту тетиву их души, которая звучит громче других. Жадность — вот эта тетива! Звенигород и Куяву мы возьмем и без них. Ты верно направил силы печенегов на Нижний город — Подол, где сложены товары урусских купцов.
— На реке Глубочице стоят боевые кумвары урусов. Они перетопят всех печенегов до единого, — прищурился Урак.
— Дай то — Аллах! — закатив глаза, пропел ишан. — Как говорят урусы: «Сорная трава с поля вон!»
— Это верно, — подтвердил каган. — Пусть они все сгинут в пучине. Но что делать, грязные кяфиры покамест нужны нам.
— Печенеги, — процедил ишан, — сами стремятся в Нижний город. Как они туда попадут, какое нам до этого дело. Но буря, о которой ты так тревожишься, разбросает кумвары урусов и откроет этим путь на Подол. Так что...
— Но хватит ли у нас воинов, чтобы брать сразу крепость Звенигород и город Святосляба на высокой горе? — словно бы про себя пробормотал каган.