Гроза над Русью
Шрифт:
— Славный удар! — деланно оживился епископ. — Этот шрам на лбу король закрывает волосами.
— Пошто стыдиться боевого шрама? — удивился варяг.
— Боевые шрамы украшают рыцарей, — ответил Адельберг, — но никак не королей. Ибо король милостью божьей вознесен над людьми, значит, для них он бог. А убога никаких шрамов быть не может.
Свенельд с интересом рассматривал словоохотливого попа, наглевшего с каждой минутой, усмехнулся и спросил внезапно:
— Скажи, Адельберг, а сколько жира можно вытопить из тебя, если подвесить в котле над костром?
— Пощади, великий герцог! — Взвыл немец, грохнувшись на колени перед Свенельдом.
— Ладно... — махнул тот рукой. — Свезу тебя к великому князю.— Сам поведаешь ему о кознях Оттоновых. А уж Святослав-князь решит — смерти тебя предать аль на волю выпустить. Моли своего бога, авось да выручит...
Через четыре дня из Киева прискакал гонец и передал Свенельду приказ великого князя спешно возвращаться в столицу Руси.
— Трех коней загнал яз, поспешая к тебе, воевода... — сказал доспешник княжеский. Он был запылен и валился с ног от усталости.
Многоопытный в ратном деле воевода, прошедший через десятки битв больших и малых, не сидел сложа руки. Ладьи были уже изготовлены для спешного похода, но он, подозрительный по натуре своей, не очень-то доверял рассказам Адельберга. Признание могло быть просто хитрой уловкой для отвлечения киевских дружин с древлянской земли. И только приказ Святослава развеял его сомнения.
Накануне Дубор привел под стяг великого князя Киевского три тысячи сторонников и сто грузовых плоскодонных ладей.
— Коней всего пять сотен собрал тебе, — сказал древлянский предводитель. — Сторона наша лесная, табунов больших не держим. Но кони эти добрые...
Он помолчал немного и добавил:
— Возьми и ценя с собой на защиту Киев-града. Вот и гриди мои.
Лицо Свенельда потеплело:
— На доброе дело решился, князь Дубор! Отплатится тебе стремление твое из казны великокняжеской. Беру с радостию!
Позади древлянского вождя стояла его дружина из трехсот рослых, бородатых молодцов: все в добрых кольчугах, с широкими боевыми топорами за поясом. Позади них прямоугольником выстроились ряды сторонников. Вооружены они были беднее, но зато все до единого — с длинными рогатинами на медведя и мощными зверобойными луками.
Свенельд невольно вздрогнул, вспомнив вдруг давнюю битву под Искоростенем. Тогда такие же полубезоружные мужики смело шли на смерть, не единожды яростью своей обращали в бегство прославленных киевских дружинников.
— Вои со всей земли древлянской, — гордо сказал Дубор, по-своему истолковав взгляд Свенельда. — Коль нападет ворог, то оборониться нашей земле нечем будет. Осталось совсем мало ратников. Старики, бабы да ребятишки одни.
— Обороним Киев-град — всю Русь от разорения спасем, — сказал Свенельд. — Пока стоит Киев — матерь городов русских — поостережется немец или лях шарпать землю нашу...
На следующий день, едва заалел восток, боевой караван из четырехсот ладей пошел к Днепру. Впереди на легких челноках сновали Дозоры, а по обеим берегам ходила верхоконная сторожа.
Когда до устья реки Уж оставалось около десятка верст, на отмель левого берега выскочило трое конных. Покрутились на месте особым знаком.
— Сполох показывают, — заметил Свенельду тысяцкий Велемудр.
— Вижу...
По сигналу с переднего струга весь караван стал бросать в воду Упоры. Ладьи растянулись на добрых пять верст.
Похватав луки, изготовив мечи и копья, закрывшись огромными щитами, руссы приготовились к бою.
Велемудр поспешил в челноке к берегу. Всадники ждали его. Между ними виднелся связанный по рукам человек в лосиной справе и волчьем колпаке. У одного из верховых поперек седла лежала двухлезвийная рогатина — обычное оружие древлянского охотника.
— Пошто сполох? — спросил Велемудр.
— Дак ить доглядчик сей недоброе сказывает.
— Пошто повязали?
— Чуть ни то Кирпу рогатиной не пропорол.
— Сказывай, кто таков? — Велемудр уставился на пленника пронизывающим взором угольно-черных глаз.
— Древляне мы... — хмуро ответил тот.
— Вижу, што не козарин. Пошто в драку лез?
— Мыслил — тати полочского князя Рогволода. Те лихие робята: чуть рот разинул — и поминай как звали. От них едина дорога — на рабский базар. А кому охота? Вот и отбивался.
— Киевляне мы, — ответил смущенно Велемудр.
— То и спасло воев ваших, по говору узнали. Не то б покололи всех в лесу-та.
— А ты разве не один?
— Знамо дело... — усмехнулся лесовик. — Эй, Сучкарь, выходь! — крикнул он.
Кусты позади всадников раздвинулись, и на отмель один за другим вышли одиннадцать приземистых диковатых мужиков. Все с рогатинами и тяжелыми луками. Всадники и Велемудр невольно поежились.
— Н-да-а... — только и сказал тысяцкий. Потом спохватился: — Да развяжите ж вы его!
Лесовики тем временем окружили киевлян, сняли колпаки, поклонились. Но Велемудр видел, что рожны рогатин все еще нацелены в их сторону, а в глазах охотников застыла настороженность. Вид огромного каравана, казалось, совершенно не смущал их.
— Ну сказывайте, братие, все, што ведаете, — попросил тысяцкий.
— Плывут по Непре-реке струги ненашенские. Споро бегут.
— Варяги?
— Непохоже навроде бы. У варягов струги длиньше и на носу зверь ощеренный. А это должно полочане. Дак нам все одно. И те и другие горе несут.
— Много их?
— До сотни числом.
— А далече ли?
— Верстах в двадцати вверх.
— Как же вы опередили их пехом-то? — удивился Велемудр.
— Тама излучина верст на сорок, а мы напрямки.