Гроза над Русью
Шрифт:
— Передай нашему брату бек-хану Ураку, — хриплым голосом поддержал Курю лохматый чернобородый всадник-гигант, — что охрана у шатра должна быть равна по числу батыров. Этим наш брат скажет о чистых, как синее небо, помыслах своих.
— Истину говоришь, доблестный коназ Тарсук! — весело подхва тил третий печенежский военачальник, молодой, сухопарый с насмешливым взглядом серых глаз и длинными, до плеч, каштановыми волосами, бек-хан Илдей. — Мы любим нашего брата кагана Урака, но честь не позволяет нам сидеть на совете с меньшим числом ханов, чем у любимого нами брата. — Он говорил мягко и закончил с доброй улыбкой. — Так и передай наше желание с почтением к здоровью Могучего.
— Да поторопись! — громыхнул Куря. — А то мы уедем к себе: Дела не ждут и на пустую болтовню у нас нет времени!
Сарке-эльтебер дал знак гонцу. Тот поскакал к шатру своего повелителя. Не доезжая пятидесяти шагов, соскочил с коня и остальной путь проделал пешком...
Если ал-арсии стояли молча, не шевелясь, то печенеги вели себя вольно и шумно, выкрикивали хазарам оскорбления, явно стараясь завязать ссору. Бек-ханы нарочно взяли с собой отборных воинов-забияк, не боящихся ни бога ни черта. Война — вот цель и смысл жизни этих людей: добыча — единственная страсть; буйное веселье — отдохновение от трудов бранных, к слову сказать, довольно редкое.
Оружие печенега было просто и незамысловато: длинное копье с листовидным наконечником, окованная железом дубовая палица с шипами, узкий прямой меч в простых ножнах. Редко у кого встречались щиты с закругленными краями.
Под каждым печенегом — низкорослый косматый конь, быстрый, как ветер. У большинства вместо седел — грубо выделанные коровьи шкуры. Кольчуг, шлемов, панцирей у них, как правило, не было. Только ханы да воины их личной охраны щеголяли в дорогих кольчугах и затейливых шлемах. Остальные были простоволосы. Их длинные, ниже плеч, рыжие, русые и черные свалявшиеся волосы от рождения не знали гребня. В сочетании с никогда не мытыми лицами они придавали печенегам дикий, устрашающий вид. В вырезах плохо выделанных овчин просвечивало грязное тело, на ногах красовались сапоги из той же овчины, только шерстью внутрь.
Непосредственные, словно дети, кровожадные, как степные волки, печенеги с удовольствием вызывали поединщиков на бой. К жизни и смерти они относились беззаботно и как-то весело, уважая только силу и лихой воинский прием. Вот и сейчас то один, то другой наездник отчаянно пролетал вдоль хазарского строя, едва не задевая за остро отточенные жала копий. Но хазары оставались невозмутимы...
Вскоре появился Сегесан-хан.
— Непобедимый согласен, — сказал он, — и считает справедливым ваше желание. У шатра пусть встанет один ряд ваших воинов, а по другую сторону — наши богатуры. В шатре будет семь наших тумен-ханов, можете взять с собой столько же. — Он поднял вверх руку. — Только печенеги и хазары должны поклясться своими богами — не заводить ссор, а недобрые мысли оставить за тысячу шагов от шатра Великого Совета тарханов!
Печенеги согласились и без излишних церемоний сойдя с коней, поклялись Тенгри-ханом и целовали лезвия мечей.
Хазары же призвали в свидетели Аллаха, так как все ал-арсии в охране кагана-беки были мусульманами.
Пятьсот тургудов Шад-Хазара, плотным кольцом окружившие шатер, клялись именем Моисея, ибо все они исповедовали иудаизм.
Ряды воинов выстроились друг против друга. Круг из ал-арсиев и тургудов со всех сторон охватил орду печенегов.
Бек-ханы с достоинством, поигрывая толстыми плетками, вошли в расписной шатер. Каган-беки Урак поднялся с золотого трона-колесницы, пошел им навстречу. Первому оказал почет Тарсуку, как старшему по возрасту, — обнял, коснулся сначала левым, потом правым плечом плеч печенега. Та же церемония повторилась с другими бек-ханами — Курей и Илдеем. Каждого в отдельности Урак подвел к мягким подушкам на краю громадного ковра, раскинутого перед троном. Рядом уселись четыре печенежских темника. Каган тоже сел, скрестив ноги, но не на трон, а у подножия его, дабы показать гостям, что считает их равными себе. Печенеги это заметили и оценили, гордо улыбнувшись друг другу.
Слева от своего владыки расположились четыре хазарских военачальника и предводитель совета при кагане-беки Сегесан-хан. Ишан Хаджи-Мамед сел рядом с Ураком — он был недоволен тем, что Непобедимый унизил себя перед грязными огнепоклонниками. Мулла моршил нос и отворачивался — от кочевых бек-ханов и темников пахло затхлым бараньим салом, потом и плохо выделанной сыромятной кожей. К счастью для ишана, печенеги не видели его гримас.
Глава седьмая
Согласие
Каган-беки Урак оглядел всех пронзительным взглядом круглых желтых глаз, молча кивнул головой. Сегесан-хан подал знак, и в шатер вошли шестеро плотных воинов с золотым подносом в руках. На подносе дымилась туша целого быка. Ноздри ханов вожделенно дрогнули. Вслед за подносом слуги внесли широкие фарфоровые чаши, поставили их перед каждым, начиная с Урака.
Следом были поданы деревянные бадьи с серебряными обручами — по шатру потек терпкий запах ромейского вина.
Слуги быстро и бесшумно сменяли друг друга, оставляя перед ханами заморские плоды, сухой виноград, вяленые дыни и комки желтого китайского сахара.
Хозяева и гости сидели молча, подозрительно косясь один на другого, и ни к чему не притрагивались. Урак кивнул, и Сегесан-хан, кланяясь, обошел гостей, попробовав от всех блюд. Каган-беки взял золотой ковш, зачерпнул вина и провозгласил:
— Я пью глоток этого солнечного напитка за дружбу, родившуюся под синим небом на страх урусам! Пусть наше согласие будет вечным, как звезды, и крепким, как утесы в соленом море!
— Пусть! — громко воскликнули печенеги.
— Во славу Аллаха, Могущественного и Милосердного! — поддержали хазары.
Урак отпил глоток вина и церемонно передал ковш бек-хану Тарсуку. Тот отпил и в свою очередь передал его Курс. Ковш медленно двигался по кругу, пока не вернулся к хозяину.
Некоторое время ханы молча жевали мясо, отрезая куски его от печеной на костре туши, макали их в плошки с растопленным салом. Слуги раздавали аяки с перебродившим кобыльим молоком. Принимая их, ханы облизывали лоснящиеся от жира пальцы и вытирали ладони о голенища сапог.
Каждый черпал ромейское вино из бадей и пил кто сколько хотел. Крепкий напиток оглушал. Глаза военачальников посоловели, и каган-беки Урак решил, что настало время начать разговор, пока степные властители не опьянели вконец.
— Братья! — громко начал он. — Аллах повелевает нам подумать, как быстро взять город Куяву.
Все сразу перестали есть, закивали головами. Только Тарсук продолжал причмокивать и урчать от удовольствия, обгладывая баранью лопатку. На слова кагана он утвердительно кивнул, выражая этим свое согласие, и продолжал есть и пить с прежней жадностью.
— Истину говоришь, брат наш, — вкрадчиво поддержал Уракц Илдей. Он ел мало и почти не прикасался к вину.
— Пора свернуть урусам головы, — пробурчал грубый Куря. Тарсук отложил обглоданную кость, сказал, икая: