Гроза над Русью
Шрифт:
Кулобич за все время не вымолвил ни единого слова, ничем не выдал охватившей его радости. Так же невозмутимо кивнул он в знак согласия, и через малое время низкорослые косматые кони скорой рысью уносили его отряд в сторону русских лесов...
Лука по совету поротого старшого повсеместно расставил засады. Печенежский дозор из трех всадников осторожно въехал в раскрытые настежь ворота — городище Будятино было пустым. Другие дозоры двинулись по наружной кромке рва, причем один из них чуть было не обнаружил засаду — печенеги проехали так близко, что Лука, скрытый зелеными зарослями, мог бы дотянуться до них рукой Но тонкое степное чутье изменило кочевникам в непривычном для них лесу.
Разведчики, проехавшие городище вдоль и поперек, тоже ничего подозрительного не заметили и дали знак Кулобичу...
Отряд уже наполовину втянулся в ворота, как вдруг стрелы сразили дозорных. Печенеги взвыли от ярости, пытаясь развернуться, выбраться из теснины на поляну, широко раскинувшуюся перед городищем, где был простор для конницы. В воротах образовалась свалка. Тут же в скопище людей и лошадей посыпался густой дождь стрел.
Руссы ударили одновременно из леса и из городища. Бежать печенегам было некуда. Лесовики молча врубились секирами в охваченную паникой толпу всадников. Не прошло и получаса, а от отряда Кулобича не осталось и десятка живых... Сам он спасся, прорубив мечом дорогу сквозь ряды своих и чужих воинов — вынес могучий арабский жеребец. Напоследок Кулобич в ярости рубанул мечом по шее проводника Качая.
Печенег долго плутал по лесам, прятался, спасался бегством от русских разъездов и только через несколько дней встретил разношерстный отряд, состоящий из печенегов, хазар и русских изменников...
Добрыня перед строем всех полков наградил Луку Чарика званием сотского и конем. А поротого старшого восстановил в прежних правах. Тот разительно переменился после памятной будятинской порки: кольчуга и меч его отныне сверкали. За смекалку стали величать его Левша Булыч, то есть хитрый Левша.
Многих отличившихся в бою смердов по слову Добрыни опоясали мечами — то честь на Руси была великая, ибо с этого часа становились они пасынками в великокняжеской дружине. Дружинником стал и бывший обельный холоп Ядреев — Суржа, зарубивший в битве у селища Будятино шестерых печенегов.
Стычки с кочевниками происходили повсеместно. Привыкшие воевать в степи табунщики неуютно чувствовали себя среди непроходимых русских лесов, оврагов и буераков. То один, то другой отряд степняков исчезал бесследно. Но и с русской стороны были немалые потери — иногда ловким пастухам-воинам удавалось скрытно подобраться к неопытным в сторожевой службе смердам-сторонникам и поголовно вырезать их.
Добрыня понимал, что ему не удастся долго скрывать от глаз врага огромный воинский стан, и он послал с голубем донесение Святославу. На следующий день приплыл на легком челноке гонец от князя.
— Приказ тебе, витязь Добрыня, — сказал посланник, — через три дня выступать в место, названное ранее. Свенельда с дружиной не жди. Тяжко давит сила вражья, держать невмочь. Великий князь поклон шлет тебе, воевода, за добрую весть!
— Как же ты прорвался к нам из города? — удивился Добрыня. — Ведь степняки так обложили Киев-град, что мышь не проскочит и птица не пролетит. Трудно, видать, там?
— Нелегко, — ответил гонец. — Но бьем ворога хитрым измышлением князя Святослава, воевод да упругой русской! Попервой степняки поперли было через Лыбедь-реку тьмой несметной, норовили твердь Язину захватить да выйти к Днешнеграду [92] . Но пока они речку переплыли и добрались до заборала, многие упали убитыми от камнеметов и стрел. А ишшо киевский искусник Спирька машину хитрую сотворил, огнем она плюется. Много табунщиков в тот раз от Спирькиных машин сгорело. Вот так и отбили степняков с великим для них уроном... А вчерась поутру, — продолжал посланец от князя. — замыслил хакан Урак силой великой перескочить Непру-реку. Многие тысячи воев козарских стали ладить вершу из бурдюков, а поверх тесом крыть. По краям поставили дозор оружный на челноках, ибо страшился хакан наших боевых лодий...
92
Днешнеград (др.-рус.) — детинец, цитадель, кремль, крепость внутри города.
— Што есть челнок супротив боевой лодии? — усмехнулся Добрыня.
— Это когда их мало, — ответил гонец. — А на стремнине челноков было сот пять или шесть, не мене!
— Где ж они столько взяли? — удивился воевода.
— По Непре-реке пригнали снизу. Полонянники сказывали, будто с Дона козары перегнали их в исток Уды, а оттель переволокли в Псел. Ну а там и до Непры недалече...
— Нелегкое дело — гнать челны по мелям да посуху.
— Так они невелики, всего-то локтей по десять длиной — пара коней посуху без напруги потащат. А у козар коней — што песку в шапке.
— Ну а дале што?
— А дале — вершу козары стали ладить из надутых бычьих шкур да теса, а челны оружные по бокам их стерегли. Часть воев на челноках помогали вершникам — камни на веревках вверх по стрежню заводили, штоб вершу ту стремнина не унесла. Потом видит хакан Урак, што нету наших лодий ратных, ну и осмелел — три сотни челнов, по десять воев в каждом, устремил к Зборичеву взвозу и на Пасынчу Беседу. Наши гриди обстреляли их из луков и отошли на Подол...
— Ка-ак?! — не поверил Добрыня. — Да витязи наши могли и не такую орду удержать из-за валов да заборала на Пасынче Беседе! Для них эти три тысячи козар — тьфу! Где же лодии наши были?
— В том-то и дело, воевода! Ведь у Лыбедь-реки тож сила великая вражья стояла. И оттель в тот миг напор был знатный. Но воевода Асмуд отбросил врага, не пустил его на горы Киевские.
— Не могу понять...
— Князь наш показал хакану, — пояснил гонец Святослава, — што воев у него мало, и он будто бы не в силах отбивать напор с двух сторон. Урак и поверил, особливо, когда козары легко высадились на киевском бреге. Второй раз челны взяли печенегов, видать, по уговору. Те замыслили пробиться к Подолу, но воевода Вуефаст отогнал их. Печенеги с уроном отплыли к Пасынче Беседе и к козарам примкнули...
— Однако столько воев подпускать так близко к Горе и Подолу опаско. И што же князь?
— На то и измышление ратное. Хакан Урак ту же думу в голове лержал и радовался безмерно. Сказывают, он было сам собрался к Пасынче Беседе, даже в челн сел, да передумал. В это самое время верша уже была саженях в двадцати от Зборичева взвоза, и хакан, видно, замыслил перейти Непру-реку на коне... — Гонец замолчал, подмигнул Добрыне. — Вот тут-то и показало себя хитрое измышление князя Святослава. Ведал он, што за дружба был а промеж козарами да печенегами... Когда козары в другой раз стали переваливать стрежень, с верховьев вдруг показались десятка два больших стругов купецких, зело узорочьем изукрашенных. Козары в челноках кинулись впереймы. Гости русские встретили ворога стрелами, а кормчие стали править в Почайну. Но челны переняли их. Тогда купцы попрыгали налегке в воду и подались к берегу. Козары их не тронули — узорочье очи им застило. Брошенные струги стало прибивать струей к Зборичеву взвозу... Тут и началась потеха — свара промеж козарами и печенегами воспылала страшная. Всяк к добру тянется, мечи и копья засверкали. Ханы ихние кричат, а жадность да обиду остановить не могут.
— Хитро измыслил князь! — раздались голоса.
Гонец улыбнулся, отхлебнул из братины и стал рассказывать дальше.
— На вершу без спросу подались табунщики, штоб до лодей с товаром добраться. От тяжести великой верша порвалась в самой середке и многие попадали в воду. Несметно потонуло народу в Непре. А на вымоле Зборичева взвоза и дале по брегу, возле купецких стругов, буча шла страшная, даже ханы и те встряли в нее, добыча им очи застила. Немало в ярости посекли друг друга степняки.