Гроза над Русью
Шрифт:
Урак поверил предсказанию. Но, будучи человеком смелым и деятельным, он решил бороться до конца: сокрушить страну ненавистных урусов и убить Святосляба, так много насолившего ему. А там — пусть исполнится воля богов, он безропотно примет свой жребий...
После поездки в Романию урусской каганши Ольги, в Куяву прибыли послы царя Константина, передали слова его:
— Я тебе много дарил, потому что ты говорила: «Как возвращусь на Русь, пришлю тебе богатые дары: рабов, воску, мехов и войско в помощь».
Как император одарил урусскую каганшу, Урак знал хорошо. Северную царицу во дворце ромейского властелина приравняли к высшей дворцовой знати, подарили полторы сотни золотых монет и серебряное блюдо. Каган-беки долго смеялся над жадностью Константина — Ольга, владеющая пределами, в два раза большими, чем Византия, могла бы всю столицу ромеев устелить драгоценными мехами. Его удивило, что урусская каганша вела себя в Кустадинии тихо, и только глаза ее вспыхивали иногда, словно у дикой кошки.
Урак заранее предсказывал, каким будет ответ ромейскому царю, и не ошибся. На притязания императора Ольга гордо ответила:
— Когда ты столько же простоишь у меня в Почайне-реке, сколько я стояла в гавани царьградской, тогда дам обещанное!
Стоит ли говорить о том, что послы Константина, прежде чем услышать ее ответ, простояли у крепостных ворот несколько месяцев и возвращались к своему повелителю уже по снегу.
Оскорбленный император ромеев прислал кагану-беки Ураку триста тысяч золотых динаров (поистине, жадный платит дважды!) и просил сосредоточить всю военную мощь Хазарии против Руси. Льстивый царедворец Калокир заверил Урака, что хазарам помогут печенеги (опять плати, император!).
Каган-беки Урак узрел в этом божественный знак судьбы — настало, наконец, время покончить с могуществом грозного соседа, вернуть Хазарии ее былую славу. Мысленному взору Урака представились несметные толпы колодников, со стоном прокладывающих рабские сакмы из Урусии, Мизии, Печенегии. Да и сможет ли после победы Урака над Урусией сопротивляться его грозным туменам и сама надменная Романия?
Каган даже глаза зажмурил — видения его были так ярки и красочны...
На третий год каган-беки Урак, сговорившись с печенегами, повел орды на Русь. Но поход сразу начался не так, как было задумано. Всего две недели его богатуры на земле урусов, и уже такие потери: четыре тысячи воинов остались только перед Пуреслябом. А разгром на реке Юзуг? Если бы не доблестный тумен-тархан Санджар-эльтебер, он сам наверняка попал бы в плен! — сохрани Аллах от этого... Неделю назад пять тысяч печенегов ушли через леса в обход Куявы, и до сих пор от них ни слуху ни духу.
Правда, вчера, наконец, удалось взять и разрушить крепость Язину, прорваться на поле Богатуров. Теперь огромное войско Урака стоит перед главными воротами Куявы, где засел сам каган урусон Святосляб. Завтра он должен быть сокрушен. Завтра, и ни днем позже! Нужна большая победа, она притягивает даже самых осторожных! Проклятый Пуресляб все еще держится, хотя богатуры Урака штурмуют его непрерывно. Харук сотнями кладет воинов под стенами этой крепости: он всегда был бездарным тумен-тарханом, не чета погибшему Хаврат-эльтеберу. Но умных беки мало, очень мало.
Вот тумен-тархан Альбаид, он способный полководец. Ему поручено взять богатый урусский город Чурнагив, и гонец сегодня принес весть, что дела там идут хорошо. Это радует...
Урак очнулся от своих дум. Последний воин бросал на вершину кургана свою долю земли. Каган тронул коня, остановился на вершине, слушая громовые клики своего войска...
Перед тем как войти в шатер, Урак велел позвать ишана [97] Хаджи-Мамеда. Тот явился тотчас, низко склонился. Каган сказал:
97
Ишан (араб.) — глава мусульманской общины.
— Этого ал-арсия, который похоронен с орлом, надо сделать святым мученником во благо Ислама. Придумай, как это сделать, ведь ты побывал в Мекке и лицезрел священный камень Каабу. Любое действие должно служить нам на пользу, а не во вред. Я думаю, ты хорошо понимаешь это?
— Слушаю и повинуюсь, о Меч Ислама, — склонился ишан в поясном поклоне и хотел удалиться.
— Подожди! — остановил его Урак. — Сейчас начнется большой военный совет, и я хочу, чтобы твой лукавый ум был рядом.
Каган-беки подал знак, и на пороге шатра возник Сегесан-хан.
— Позови к дастархану печенежских бек-ханов... Да не забудь пригласить этого... как его? Да, хана Тарсука: он только что примчался с ордой своих головорезов.
— Слушаю и повинуюсь, о Непобедимый!
— Позови также визиря ал-арсиев Сарке. И Фаруз-Капад-эльтебера. Пусть придут все тумен-тарханы. Да не забудь о сильной охране — печенеги лукавы и коварны...
Глава шестая
Печенеги
Со стороны печенежского стана нарастал и ширился гул от топота тысяч копыт. Хазары всполошились. Сверкнули навстречу скачущей орде наконечники копий, нацелились стрелы. Но впереди скакал всадник со знаком кагана-беки, и хазары, склонив головы, расступились. Однако ал-арсии встретили печенегов плотным строем, ощетинились копьями — за десятью рядами пеших воинов, выстроились богатуры на рослых конях, держа в руках обнаженные кривые мечи.
— Стой! Во имя Шад-Хазара Наран-Итиля и кагана-беки Урака Разящего!
Вперед выехал нарядный всадник с простертой вперед рукой. Панцирь и шлем его сверкали позолотой и самоцветами, с плеч ниспадал плащ из шкуры тигра.
Печенеги остановились. В глазах диких скотоводов воспылала алчность — казалось, еще мгновение, и они бросятся на сверкающего всадника и обдерут его, как липку.
К визирю ал-арсиев Сарке-эльтеберу (а это был он) подскакал гонец и доложил:
— По зову кагана-беки Непобедимого и Разящего следуют доблестные бек-ханы Канглы-Кангара Илдей, Куря и Тарсук для совета и согласия.
Сарке-эльтебер снял шлем, сказал почтительно:
— Путь доблестным бек-ханам открыт для дружбы и согласия. — Он запнулся на мгновение и спросил: — Но почему так много охраны ?
— Чтобы нас не зарезали в шатре нашего брата, — бесцеремонно ответил рыжебородый Куря.
— Наша дружба не знает коварства, — возразил Сарке-эльтебер, подъезжая к великим князьям Печенегии.
— Наша дружба замешана на золоте, — ответил ему Куря, и зеленые глаза его на рябом, сером от грязи лице недобро блеснули. — А что держится на золоте, то всегда сдобрено салом коварства.