Гроза над Русью
Шрифт:
— Впереймы яз спослал пять десятков лодий с гридями. По знаку моему — ударят они в спину ворогу. — Свенельд положил руку на плечо Добрыни. — Да не горячись так! Выйдем в поле, глянем сами, что к чему.
Рать сторонников еще только выстраивалась на опушке леса длинной линией на десять рядов в глубину. Но впереди уже стояли щитоносцы. За ними — лучники. Третья и четвертая шеренги составлялись из копейщиков. Остальные шесть линий собирались из смердов, вооруженных топорами, сулицами, рогатинами, мечами и палицами.
Почти все сторонники имели щиты: у одних добротные, обтянутые кожей, обитые железными или медными полосами и бляхами; у других — просто сбитые из дубовых досок или сплетенные из ивовых прутьев.
В кольчугах, медных или железных панцирях были воины двух передних шеренг. Остальные одеты кто во что горазд: на одних — кожаные панцири, на других — стеганые тягиляи [103] , на третьих — Доспехи из дуба, другие обмотали грудь и плечи просмоленной веревкой в несколько слоев. На головах многих ратников были надеты шлемы, выдолбленные из корневищ березы, осины, дуба или вяза.
103
Тягиляй (др.-рус.) — стеганный на кудели или вате боевой доспех с нашитыми на него железными, костяными или деревянными щитками.
Свенельд приказал Рогволоду и Дубору построить свои дружины позади киевлян — в запасную рать. Часть всадников прикрыла фланги дружин, другая ушла вперед, чуть вправо, схоронившись в засаде
Свенельд и Добрыня проскакали перед челом войска. Сторонники, как было им приказано, молчали.
— Где сторожа Луки? — Спросил Добрыня сотского Мину. — Он же прямо на пути ворога стоит, над Змеевой падью. Неужто порублена?
— Сопливый глуздырь, што он понимает! Попался, ако кура в ощип. Раненько ему богатырей водить, да еще в дозоры, — не преминул съязвить Мина, ревновавший к успехам будятинского гридя.
— Не мели попусту! Лука — гридень сторожкий, зря на рожон не попрет. Здесь што-то не то... Хотя бы один дозорный, а прибежал бы. Вся сторожа Луки на добрых конях.
— Окрутить могли. Заманить. Печенеги — вои зело ухваткие да хитрые, — не сдавался Мина.
На опушку леса вылетели дозорные с ближних сторожевых застав. Завидев ровную линию полков, на мгновение осаживали коней и скакали к воеводам.
— Ворог близко! — кричали они еще издали. — Печенеги!
— Идут с полуденной стороны. Часом здесь будут!
— Прошли селище Пчелино!
Добрыня удивился:
— Пошто дыма не видать? Пчелино в двух верстах всего.
— Не ведаем...
Свенельд внимательно посмотрел на доспешников, воевод и обратился к Добрыне:
— Диковинно, штоб печенег острога не спалил. Может, степняки проведали про стан твой и мыслят из-под тиши наскочить?
— Их всего-то три-четыре тысячи, а может, и того меньше. Не дураки, чать, печенеги, понятие имеют, што в боевом стане русском немалая сила должна быть... — Добрыня помолчал, прикидывая что-то в уме. — Тут не все ясно. Степняки леса стерегутся и малой ордой в него не сунутся. Да и не ходят они без дозора доброго.
В это время над лесом, что тянулся по противоположному краю поляны, поднялись с гомоном стаи птиц. И тут же на опушку выехало несколько групп всадников. Завидев готовые к бою дружины, они остановились. Трудно было с такого расстояния определить, кто они, эти всадники. Но низкорослость коней, их длинные хвосты и гривы говорили сами за себя — на таких конях ездили только печенеги, кочевые хазары да угры, это знал каждый.
Мало-помалу перед руссами оказалась вся орда. По команде Добрыни ратники передней линии чуть повернули щиты вбок, а лучники второго ряда изготовились к стрельбе сквозь образовавшиеся щели.
От неведомой орды отделилась группа конных и во весь опор поскакала к русским дружинам. Впереди на рослом коне сидел витязь в русском доспехе. Рядом, откинувшись в седле, скакал богатырь во фряжеском панцире и косматом хазарском шлеме: за спиной его вился по ветру архалук из узорчатой паволоки.
Когда всадники приблизились на сотню шагов, Добрыня воскликнул:
— Дак то ж Лука! Но кто тот козарин?
— Проведаем, — обронил Свенельд.
— Чаво это вы взбеленились? — изумился Лука Чарик.
— Как чаво? — передразнил его сотский Мина. — Рать чуждую встречаем.
— Што-о? Да то ж вои князя волынского с уграми в подмогу нам!
— А откель нам сие ведомо? — строго спросил Добрыня.
— Дак яз к тебе доспешника сразу и спослал.
— Где ж он есть? — Добрыня нахмурился. — Аль сорока по пути унесла?
— Не ведаю, куда его леший занес, — пожал плечами сотский.
Не сорока унесла лихого дозорного. И леший его не трогал. Не острегся воин. Догнала его стрела печенежская, пронзила спину. Кулобич, рыскавший по дебрям, как волк-одиночка, устерег русича и попользовался добычей...
— Потом разберем, — прервал Свенельд. — Сказывай, кто таков? — обратился он к наезднику в хазарской одежде.
— Аль не признал меня в этом обличье, воевода? Князь я волынский Владислав.
— Верно! — обрадовался Свенельд. — Не признал тебя сразу. Давай обнимемся, князь.
Они обнялись, похлопывая друг друга по плечам.
— Поведай, каких печенегов привел ты с собой? — спросил Свенельд.
— То не печенеги, — рассмеялся Владислав. — То вои мои на конях печенежских да тысяча угров. На подмогу вам пришли. Когда еще к Киев-граду собирались мы, примчались в Волынь три тумена угров с князем их Термицу. Святослав посылал к уграм гонцов, вот Термицу и повел подмогу на Русь. Один тумен с нами пошел, а с двумя другими хан Иелех двинулся в Печенегию.
— Много ли коней у тебя, князь Владислав? — спросил Добрыня.
— Хватит. Нас с уграми до пяти тысяч воев и у каждого заводной конь, а то и два.
— Откуда ж у тебя кони печенежские?
— Заплутала тут в дебрях орда степная до пяти тысяч копий. На нас нарвалась. Побили мы печенегов и коней у них взяли...
— Добро! — обрадовался Свенельд. — Теперь дело ратное с поспешанием сотворим. — К Добрыне обернулся, приказал: — Вели сполох кончать! Отведи воям волынским и уграм место для стана. Часом ждем тебя в истбе для беседы ратной. Воеводу угорского тож покличь...