Грозная туча
Шрифт:
— Ничего в городе не жгли. Думали, что всю зиму проживут. Взятые нами в плен говорят, что, выступая, они не знали, вернутся ли назад или нет.
— Может быть, и точно вернутся? — вскинула глаза старушка Роева.
— Этому не бывать! — живо возразил Павлуша. — Говорят, наши войска под начальством Винценгероде двигаются к Дмитрову.
В эту минуту вошла Бельская, за ней — Анисья с тюком.
— Вот все нужное Мите! — сказала Ольга сквозь слезы, указывая брату на вьюк.
— Чего это ты плачешь? — удивился Павлуша. — Все радуются,
— Чем еще все это кончится! — отвечала тихо Бельская. — Разве не могут французы и теперь убить Митю?.. Скажи ему, чтобы берегся.
— Не глуп он и сам! — воскликнул Павлуша. — Без нужды в огонь не пойдет… Однако прощайте! Надо спешить к своим…
Он поцеловал руку матери, которая его благословила, обнял сестру, распрощался со всему тут бывшими, ловко поднял одной рукой тюк, с трудом принесенный Анисьей, и направился к крыльцу. Тут его встретил один из крестьян-воинов. Павлуша переговорил с ним тихо о чем-то и сразу же вернулся с ним в комнаты.
— Винценгероде разбил дивизию Дельзона и занял Дмитров! — объявил он радостно.
— Ну слава Богу! — воскликнули старушки. — Он не даст больше французам бесчинствовать.
— И нам теперь можно собираться восвояси, — добавила бабушка Краева.
— Погостите у нас, голубушка Марья Прохоровна! — сказала старушка Роева. — Слышали, какой у вас в доме беспорядок! Пусть прежде прислуга уберет все, тогда и поезжайте.
— Спасибо вам за гостеприимство, дорогая Анна Николаевна, но согласитесь, какая же уборка без хозяйского глаза! Вот если позволите, оставлю вам мою Анюту и все вещи, а сама сегодня же съезжу поглядеть, что в доме делается.
— Ни за что не пущу вас одну! — живо возразила Анюта. — Я дала слово батюшке не расставаться с вами до его приезда.
— Ну, ну! Что с тобой станешь делать! Поедем вместе! — согласилась старушка. — Только как ты оставишь своего друга Санси?
— Мы за ним станет ухаживать вдвоем, — заверили молодые женщины, Бельская и Роева.
— А вы навещайте почаще больного! — добавила добродушно старушка Роева.
— Спасибо вам за ласку, родная! — сказала Краева, обнимая Анну Николаевну. — Искренний, радушный прием всегда дорог, а в такое время, какое мы переживаем, просто неоценим… Ну, внучка, собирайся!
— Без завтрака ни за что не пущу! — молвила решительно старушка Роева.
— Будь по-вашему! — согласилась Краева. — Только с условием: приедете в Дмитров, первые три дня у меня обедать. Иначе обижусь!
— Ваши гости! — отвечала Роева.
Тотчас после завтрака бабушка с внучкой распрощались со всеми, еще раз поблагодарили добродушную хозяйку, сели в свой тарантас и поехали в Дмитров, оставив большую часть своих вещей в Катюшине и взяв с собой одну только подводу, на которой поместили нескольких людей из прислуги и самые необходимые вещи…
Дом свой они нашли в страшном беспорядке. Мебель была переломана, многие вещи перепорчены, но зеркала и картины остались нетронутыми, а в кухне появилось много небывалой там прежде посуды — медной, оловянной и деревянной. Ясно было, что тут стояли солдаты и устроились по-своему.
Долго бабушка с внучкой и со всей своей прислугой устанавливали все и приводили в порядок. Отобедав, они обе стали готовить себе комнаты для ночлега и, напившись чаю, разошлись по своим спальням. Старушка вскоре заснула, а Анюта все еще не раздевалась, продолжая приводить в порядок свою комнату, которую содержала всегда чистой, как стеклышко. Одна дверь из ее комнаты выходила в небольшую девичью, где спала ее горничная, Люба; подле этой комнаты были сени, а в них темная каморка, куда Люба прятала свою постель на день.
Устроив все для барынь, Люба хлопотала в своей комнатке, беспрестанно охая, что проклятые французы не то что сена не оставили, а даже и соломы — чтобы подостлать для спанья.
— Нет ли в каморке? — спросила она сама себя, отворила быстро дверь и осветила все углы; но вдруг она чуть не уронила подсвечник и громко вскрикнула: — Господи! Никак тут француз!..
Анюта, услышав ее крик, мигом подбежала к ней.
— Чего кричишь? Разбудишь бабушку! — сказала она ей. — Где тут может быть француз? В уме ли ты!..
Но в ту же минуту и сама вздрогнула, услышав стон. Анюта быстро взяла свечу из рук остолбеневшей от испуга Любы, осветила каморку и увидела в дальнем углу, за кадкой, скорчившегося человека.
— Сжальтесь над несчастным раненым! — произнес приятный мужской голос по-французски, но так тихо, что она едва разобрала сказанное.
— Вы как сюда зашли? — спросила она незнакомца тоже по-французски.
— Меня оставили при обозе… чтобы избежать страшной участи быть добитым партизанами. Я уполз и спрятался в эту каморку.
— Наши не убивают раненых! — сказала Анюта с достоинством. — Я распоряжусь тотчас уложить вас в постель и позову доктора… Люба! — обратилась она к горничной. — Ступай, милая, к Григорию Григорьевичу и скажи, что у нас в доме лежит раненый француз. Пусть он устроит его поудобнее.
— Все теперь спят, барышня! Как я пойду?
— Верно! Тогда давай вдвоем устраивать ему постель.
И, привыкшая ухаживать за ранеными, Анюта быстро вытащила свою кровать в девичью, поставила рядом столик с питьем и свечой.
Потом спросила все еще лежавшего в каморке француза:
— Можете вы сами выйти или надо помочь вам?
— Мне трудно только подняться! — отвечал тот. — Но я могу кое-как дойти до следующей комнаты… Только, ради всего для вас дорогого, не выдавайте меня партизанам…
— Вы, кажется, считаете русских извергами! — выразила обиду Анюта. — Но вскоре вы сами убедитесь, как сильно ошибались на наш счет.
С этими словами девушка вошла в каморку, несмотря на все предостережения испуганной Любы, и старалась приподнять раненого, но тот до того глубоко забился в угол за кадку, что она никак не могла его оттуда вытащить.