Грозные годы
Шрифт:
— Я так бежала, так боялась, что не успею! Чуть сердце не остановилось!
— Послушай, как ты узнала, что со мной приключилось? — спросил ее Рыжик.
— Когда ты ушел, у меня так заныла душа, видно, почувствовала беду. Не выдержала я и побежала за тобой. Да где там, четники тебя уже схватили! Увидела я, как они тебя били, а потом связали и повели. И песню твою слышала. Побежала я тогда в отряд. Все твоим товарищам рассказала: и как тебя четники прикладами били, и что с тобой будет, если не прийти тебе на помощь. Тогда этот ваш командир Половина выругался и приказал отряду готовиться к выступлению. И вот, товарищ Рыжик, успели мы тебя живого застать!
Варица всхлипывала на его груди, а Рыжик целовал ее разметавшиеся волосы.
— Ты хоть развяжи меня, радость моя, чтобы мы могли спокойно поговорить, — попросил он.
Девушка посмотрела на него и только теперь заметила, как он избит. Она всплеснула руками и запричитала:
— Бедненький ты мой, как они тебя изуродовали, проклятые!
Затем она схватила нож и разрезала веревки на его руках.
— Ты ведь поправишься, товарищ Рыжик, правда? — прошептала она.
— Ничего не бойся, я здоров как бык. Эти рубцы от плеток — ерунда. Все пройдет. Вытри слезы, сейчас сюда подойдут бойцы отряда. А то подумают еще...
— Что подумают, товарищ Рыжик?
— Да то, что мы любим друг друга,
— Э, товарищ Рыжик, они уже знают об этом! Я, когда прибежала в отряд, столько шума там наделала, так требовала побыстрее идти тебе на помощь... А потом сказала, что мне без тебя жизни нет.
— Ты так и сказала?! — поразился Рыжик.
— А что скрывать, товарищ Рыжик? Я книг не читаю, но знаю, что говорит мне сердце. — При этих словах Варица посмотрела ему в глаза.
Рыжик растерянно пробормотал:
— Ну, этого можно было бы и не говорить.
В этот момент на краю села появилась группа партизан, гоня перед собой кучку пленных бородачей. Впереди шли взводный и белобрысый партизан.
— Ну, Рыжик, молодец! — крикнул взводный. — Нам эти бородачи все рассказали! Здорово ты держался.
— Я думаю, что лучшей агитации и быть не может, — добавил белобрысый партизан. — Я вижу, и твоя подруга по классу тут! — весело воскликнул он.
— А разве не я тебе говорил о значении политработы среди женщин? — торжествующе заявил Рыжик. — И разве я не был прав? Результат, как видите сами, налицо. Теперь посмотрим, что скажет командир Половина!
— Он уже сказал, братец. Командир отряда капитулировал перед тобой! Знаешь, что он приказал? Если, говорит, застанете Рыжика живым, то передайте его в распоряжение Варицы. Пусть она, говорит, подлечит его, а потом приведет в отряд.
— Так сказал командир? — растерялся Рыжик.
— И комиссар согласился, вот оно как! — добавил белобрысый. — Капитуляция, следовательно, полная и безоговорочная!
Тут белобрысый бросил такой многозначительный взгляд на красивую мельничиху, что она покраснела, потупила глаза.
Рыжик еще больше смутился:
— А вы, случайно, не врете?
— Мы передали тебе слова командира, — ответил взводный и приказал своим бойцам строиться.
Тяжело вздыхая, вытягивая шеи, чтобы увидеть Варицу, проходили мимо партизаны. Вскоре они, гоня перед собой пленных четников, ушли.
Рыжик с Варицей остались одни.
— Ты слышала? — спросил он.
— Слышала, товарищ Рыжик. Пошли, я тебе раны промою и, пока ты в моем распоряжении, поухаживаю за тобой.
Через несколько дней партизанский отряд пополнился местными жителями. Была среди пришедших и хорошенькая мельничиха Варица. Когда весь отряд был построен, комиссар произнес перед бойцами вдохновенную речь о революции и народно-освободительной войне. Варица внимательно слушала его, и ее глаза блестели. Рядом с ней стоял улыбающийся Рыжик...
Пулеметчик и медведь
К командиру партизанского отряда Чаруге пришел старик крестьянин из одного глухого горного села, который хотел говорить с «главным партизанским командиром». Чаруга, всегда любивший побеседовать по душам с крестьянами, радушно встретил старика и предложил рассказать, что его беспокоит. Старик, обрадованный таким вниманием, начал обстоятельно объяснять:
— Беда меня сюда привела, товарищ командир. Говорил я, правда, своей старухе и снохе Милунке: куда с таким делом к командиру? Но с бабами разве договоришься? Навалились: иди да иди, армия, дескать, наша, народная, значит, пособит. Вот и пришлось мне, старому, ковылять к вам. Мучение одно. Одним словом, в медведе все дело. Вконец замордовал нас, проклятущий!
Чаруга несколько растерялся, услышав эти слова, однако виду не подал. Он приказал приготовить для гостя шербет, угостил старика табачком и постарался приободрить:
— Ты, дед, давай излагай мне все подробно и не бойся, партизанская армия простым людям всегда поможет. Ты вот вроде какого-то медведя помянул, так, что ли?
— Точно так, дорогой ты мой товарищ командир, — подхватил старик. — В медведе все дело, в нем, проклятом, и ни в чем другом. Другого такого медведя я, будь уверен, отродясь не видывал. А ведь пришлось мне разных медведей на своем веку повидать. И самых что ни на есть здоровенных встречал, однако такого, как этот, и нарочно не придумаешь... Прямо сказать, это и не медведь вовсе, а чистый дьявол, ей-богу! Тебе порассказать, чего эта сатана в медвежьей шкуре творит, так ты не поверишь! Я тебе, к примеру, только одно расскажу, а ты уж сам суди... Пошли как-то мы со старухой в огород, он у нас сразу за домом, лучку нарвать, а тут этот черт косматый. Повалил плетень — и прямо на грядки. Мы со старухой вскочили и бежать, думали, на нас бросится, а он — нет, остановился посреди огорода, оглянулся, будто искал чего, и прямиком туда, где у нас помидоры растут. Уселся на грядку и давай помидоры жрать! Мы из-за кустов за ним следим и надивиться не можем. И ведь знает, окаянный, какие помидоры есть, самые спелые выбирает! Сорвал было и лук, однако нет, не понравилось, сразу выплюнул и опять за помидоры принялся. Оборвал все спелые помидоры, одни зеленые оставил.
Тут старик замолчал, вытащил табакерку и стал сворачивать цигарку. Потом продолжал:
— Нужно тебе сказать, товарищ командир, что он, подлец, не один раз над нами такое насилие учинял. С того времени стал приходить каждые три дня. Мы со старухой только диву давались, откуда эта холера знает, когда помидор в самый сок входит, когда его рвать надо, и порешили так: не простой это косолапый и, конечно, не из наших краев, а пригнала его война сюда из какой-то чертовой дали, может, даже из самой Европы, и вот теперь этот паразит ученый у нас в огороде безобразничает. Я тебе, сынок, еще не сказал, что он у нас извел всех кур да к тому же и козочку загубил, что нам дороже всего была. Так что мы со старухой думаем, что этот медведь не иначе как ученый, и теперь он наверняка обдумывает, как бы и нас самих жизни лишить. Видел я, как он на опушке сидит и рассуждает. Вот такая беда меня сюда прийти заставила и помощи у тебя просить. — Старик тяжело вздохнул и грязным лоскутом вытер со лба пот.
Чаруга помолчал некоторое время, раздумывая, потом сказал:
— Да, действительно чудной медведь. Но ты, дед, вроде бы сказал, что он вдобавок ко всему еще и «рассуждает». Это как?
— Да, товарищ командир, конечно, рассуждает, а то как же! Я и говорю! Рассуждает бестия, и все тут! Я за ним, косматым, уже два месяца слежу, с тех самых пор, как он в первый раз появился, и норов его теперь вот как знаю! Каждый день только его новые проделки и подмечаю, о чем-нибудь другом и думать забыл. Я хотел его изучить до самых тонкостей, да только, сказать по правде, это на меня еще больше страху нагнало. Ведь я на него гляжу и думаю: он, сукин сын, раза в четыре хитрее меня будет, да что там я — и профессор какой вряд ли смог бы его перехитрить! Ты вот, сынок, про то, как он рассуждает, спрашиваешь, так это же чудеса, да и только! Выходит он из лесу на опушку, что за моим домом, и ну оглядываться, прямо как человек, сиденье себе ищет. И ведь не сядет на что попало, на кочку там, пучок соломы или еще что. Нет! Ищет, где повыше. Там на лугу пеньков много осталось, так он каждый оглядит со всех сторон и ни за что не сядет, ежели он, скажем, косо спиленный. Выберет самый толстый и ровный и только тогда усядется, что твоя княгиня на троне, прости господи! Тут-то, дорогой ты мой товарищ командир, и начинаются его вражьи рассуждения. Я так понимаю, что он про себя рассуждает, куда бы спервоначала двинуться — в курятник, огород ила еще куда. Рассуждает, проклятый, и стратегию свою придумывает. Ну а потом, ясное дело, — грабеж, разорение! Так что, если можешь, помоги... Я, товарищ командир, ничего не прошу, только чтобы пролетарская бригада меня от этой напасти избавила. Спасете меня, сынки, век за вас молиться буду!