Грозные годы
Шрифт:
— Ты что себе позволяешь?! Что все это значит?
— Мне здесь нечего делать! — мрачно отрезал Чутурило. — Кто меня сюда поместил и зачем здесь держат, я вас спрашиваю? Какую такую болезнь у меня нашли?! Я — боец, и мое дело — сражаться, а не валяться здесь здоровым и даже без единой царапины. Я не потерплю издевательства!
— Но тебя сюда свои же привезли, — сказал доктор. — Я-то здесь при чем? Теперь мне нужно тебя обследовать.
— Что нужно обследовать?! — закричал взбешенный взводный. — Видно, они что-то вам сказали, а вы мне не говорите? Может, у меня с головой не в порядке? Может, меня уже считают сумасшедшим? Ну что ж, в таком случае буду беситься и дальше! И прикажите, пожалуйста, солдатам, чтобы в следующий раз они стреляли! Я не хочу жить, понимаете, не хочу жить!
При этом взводный так сильно ударил по широким доскам докторского стола, что бутылочки и жестяные коробочки, стоящие на нем, подпрыгнули, жалобно зазвенев.
Доктор приказал увести его. Затем, озадаченный и расстроенный, он позвал курьера и уже намеревался послать его с запиской в штаб бригады, чтобы сообщить руководству о поведении взводного Чутурило. Но только он успел взять листок бумаги и вытащить из шкафчика обгрызенный карандаш, как ему сообщили, что на территорию медпункта въехала группа бойцов как раз из отряда Чутурило. Доктор тут же поспешил им навстречу.
Разговор о Чутурило и его выходках продолжался недолго. На все сообщения доктора пулеметчик Загора только хихикал и в конце весело сказал:
— Да не беспокойтесь вы, доктор, у нас есть теперь лекарство от всех его болезней! Сейчас вы увидите другого Чутурило. Пошли, товарищи!
Он быстро повел бойцов прямо к тому домику, где, как он знал, находился Чутурило. Доктор приказал пропустить бойцов, а сам пошел за ними, чтобы стать свидетелем этого необычного случая.
Когда пулеметчик оказался в небольшой комнате бревенчатого домика, он застал Чутурило в еще более удрученном состоянии, чем вчера. Взводный сидел на узкой койке, молчаливый и мрачный, и тоскливо смотрел прямо перед собой. Медсестра, стоявшая рядом с ним, с ужасом следила за каждым его движением. Неожиданно взводный выхватил из подмышки термометр и с силой швырнул его в угол.
— Ой, доктор, что же делать? — закричала она. — Я с ним больше не могу!
Опередив доктора, пулеметчик взмахнул своей бумажкой и весело крикнул:
— Отойди, сестра, оставь нас, пожалуйста, наедине с пациентом! Вот лекарство для него! — Он сильно ударил взводного по плечу и ободрил его: — Радуйся, герой, пришел твой день!
Чутурило как будто немного очнулся. Он распрямил спину и огляделся. На секунду глаза его сузились, в них появилось подозрение.
— Вы что, пришли письменно узаконить мое заточение? — хриплым голосом спросил он. — Продолжаете шутить над взводным?
— Да перестань ты, черт тебя возьми, и взгляни на нас радостнее! — крикнул пулеметчик. — Ты победил! Получай привет от твоего «друга-санитара» и радуйся! Такой почести удостоиться! Читай, тебе говорят, и ликуй!
И он протянул взводному письмо. Послышались веселые возгласы и смех.
Вначале взводный Чутурило с недоверием посмотрел на расшумевшихся бойцов, затем на улыбающееся лицо пулеметчика и только тогда дрожащей рукой взял протянутый ему листок бумаги и углубился в чтение. Постепенно плечи его распрямлялись, выражение лица менялось. Потом он вдруг вскочил с кровати и ликующе воскликнул:
— Ага, вошли все-таки в положение взводного!
Глаза у него горели каким-то странным огнем, губы подрагивали, на скулах ходили желваки. Он окинул всех победным взглядом и весело крикнул:
— Коня мне, черт возьми! Едем сейчас же в отряд!
В тот вечер бойцы восторженно встречали своего взводного. Он больше не был ни привидением, ни тенью человека, ни тряпичной куклой в солдатской форме; он даже не был и тем, хорошо им известным взводным Чутурило, которого некогда украшали прекрасные усы. Сейчас перед ними стоял, гордо развернув плечи, мужчина с острым и смелым взглядом и со щетиной под носом. Правда, этой щетине было далеко до тех красивых и ухоженных усов, какие все они помнили, но сама по себе она была великолепна.
Он с гордостью приветствовал бойцов, оглядел территорию нового лагеря и вдруг, к изумлению всех собравшихся, сказал с улыбкой:
— Зовите сюда парикмахера! Где парикмахер, черт возьми?
Бойцы недоуменно переглянулись, а пулеметчик робко пролепетал:
— О господи, да неужели ты снова за свое?
Но Чутурило тут же успокоил его:
— Не бойся, дружище, в этот раз все будет хорошо. Хочу побриться в свое удовольствие. Пусть этот проклятый начальник санитарной службы знает, что и мы не лыком шиты.
Все бойцы сразу снова ожили. Заморан бросился за бритвенными принадлежностями, повар Теодосий — за полотенцем и теплой водой, а Загора — к своему рюкзаку, лежавшему под буком. Вскоре Чутурило с повязанным вокруг шеи полотенцем сидел на пне, а рядом с ним в торжественной позе стоял парикмахер с засученными рукавами и с новой бритвой в руке.
Повар Теодосий поднял кисточку в мыльной пене, и священнодействие началось.
Когда усы взводного опять были подбриты по старому фасону и Чутурило, улыбаясь, вскочил с пня, к нему подошел Загора.
— Прими вот это, — сердечно сказал он, — и ухаживай за своими усами, черт их побери, только чтобы нас больше не мучил!
На вытянутых руках он держал белую салфетку, на которой лежало множество вещичек, необходимых для ухода за усами. Там были щеточки, зеркальце, флакон одеколона, ножнички, бутылочка с душистым маслом, а кроме всего прочего — какое-то чудо из голубого бархата, о котором пулеметчик сказал, что это специальная повязка для усов на время сна.
— Все это я с трудом достал в освобожденном городе. Живи и будь счастлив, черт ты этакий, только чтобы мы больше не страдали! — закончил он, передавая Чутурило подарок.
Взводный слегка дрожащими руками взял дорогие ему предметы, и лицо его озарилось, глаза засияли, и он залихватски пошевелил усами.
— Именно этого мне и не хватало, — сказал он, — этого, и ничего другого!
Бойцы расхохотались.
До поздней ночи продолжалось веселье в честь новых усов взводного Чутурило. А под утро, когда уже ничто не нарушало тишину и покой в лагере, пришел новый приказ на марш...
...Чутурило совершил еще много подвигов, получил награды, но все в отряде знали, что более всего он гордился своими прославленными усами.