Грозные годы
Шрифт:
Рыжик, переминаясь с ноги на ногу, кротко глянул на него из-под огненного чуба.
— Я обсуждаю с ними принципиальные вопросы, — ответил он.
— Принципиальные, говоришь? А что общего имеют наши принципы с твоим заигрыванием с бабами? Это правда, что ты крутишься около мельничихи и хвастаешься перед бойцами своими успехами?
— Я?
— Ты, кто же еще?
— Это недоразумение, товарищ командир. Я действительно познакомился с мельничихой Варицей, но только затем, чтобы вести с ней политико-воспитательную работу как с полупролетарским элементом.
Лицо командира потемнело.
— Работу вел, говоришь?
— Конечно, а что же еще?
— Слушай, ты, — вскипел командир, — я тебе сейчас покажу работу! Кто тебе разрешил отсутствовать до двенадцати часов ночи?
Рыжик поднял голову и смиренно посмотрел командиру в глаза.
— Я был дежурным, — ответил он, — и хотел использовать время для политической работы.
Несколько секунд командир стоял оторопелый, а затем напустился на него:
— Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? Я тебя под суд отдам! И потребую высшей меры наказания!
Рыжик зашатался, но, стараясь сохранить хладнокровие, ответил:
— Моя совесть чиста.
— Я тебе еще больше ее вычищу! — отрезал командир. — Если ты не прекратишь своей болтовни, я выгоню тебя из отряда.
Рыжик опустил голову.
— Моими поступками руководит пролетарское сознание, — тихо прошептал он.
— Знаю, — подхватил командир, скривившись, — знаю! И в этом случае тобой руководило пролетарское сознание? — Командир подошел к столу, взял исписанный клочок бумаги и показал ему. — Ты узнаешь это?
Рыжик посмотрел и смутился.
— Узнаю, — ответил он.
— Значит, поддерживаешь письменную связь с попом Кириллом?
— Да нет, просто я написал ему...
— Что ты ему тут нацарапал?
— Изложил нашу программу и потребовал, чтобы он отрекся от религиозных взглядов. Этот поп, по-моему, чуток контрреволюционер.
Лицо командира приобрело цвет недозрелого арбуза, глава зло заблестели.
— А тебе известно, что из-за тебя я вынужден был извиниться перед попом? Я бы мог приказать сейчас же выкинуть тебя из отряда, но... Ты меня понимаешь?
— Полностью, — сказал Рыжик.
После такого равнодушного ответа голос командира прозвучал как выстрел:
— Вон отсюда! Убирайся, мошенник! Я еще тебе покажу!
И не успел он договорить, как Рыжик уже выскочил на улицу.
— Вот так сознательные бойцы страдают из-за безграмотности некоторых, — сказал он.
Проговорив это, он поплелся на другой конец лагеря, где, как он знал, комиссар Метвица готовил план агиткампании.
Комиссар сидел на свернутой палатке и старательно записывал в тетрадку названия сел, в которые нужно было направить солдат-агитаторов для работы с местными жителями. Он уже заканчивал писать, когда Рыжик остановился перед ним.
— Ну что, Рыжик, как дела? — спросил Метвица.
— Да вот, товарищ комиссар, — начал жаловаться Рыжик, — как поступают с революционными бойцами! Только наладишь контакт с массами и начнешь их агитировать, как сразу становишься преступником!
— А что случилось?
— Да вы знаете уже... об этом попе и мельничихе.
— А у тебя и впрямь что-то было с этой мельничихой?
— Да вы что?! — удивился Рыжик. — Варица, правда, сердечная женщина, но я же с ней познакомился только в интересах дела. Я хорошо помню о вашем наказе, товарищ комиссар: «Пробуждайте сознание народа, товарищи бойцы!»
При этом Рыжик принял позу революционного трибуна, глаза у него засияли.
Комиссар Метвица отвел взгляд в сторону и закрыл тетрадь.
— Знаешь что, — сказал он, — мой тебе совет — не усердствуй чрезмерно в своих беседах. Дай и другим поговорить. В этот раз я тебя пошлю с агитбригадой, и, если ты проявишь себя хорошо, мы это учтем. Я тебе верю.
Рыжик вытянулся и отдал честь:
— Я оправдаю доверие, товарищ комиссар! Вот увидите!
Комиссар отпустил его и опять открыл свою тетрадь. Спустя некоторое время Рыжик уже сидел в кругу партизан и громко говорил:
— Почему у меня все ладится с комиссаром, а с товарищем командиром — нет? Ясное дело: товарищ командир — солдат, политически не очень образованный человек, а товарищ комиссар — культурно образован, политически подкован. Вот почему с ним я легко нахожу общий язык.
— Опять ты за свое? — пробормотал здоровенный взводный, который только недавно спорил с Рыжиком.
— Смотрите, пожалуйста! — язвительно захихикал Рыжик. — Вот вам образец политически неграмотного человека, что недопустимо для бойца революционной народной армии!
Партизаны вытянули шеи и заулыбались, предвкушая новый спор, но взводный только махнул рукой и шмыгнул в кусты.
Рыжик появился в отряде примерно год назад. На нем были брюки со штанинами разной длины, разорванная на спине рубашка, стоптанные башмаки. Обращали на себя внимание его кудрявый чуб, из-за которого его и прозвали Рыжиком, и живые, сверкающие глаза. Рыжику была свойственна какая-то странная, чересчур развитая любознательность. Всего за три месяца, проведенных в отряде, он узнал биографии всех бойцов, судьбу их родственников, пронюхал, кто чем занимается в свободное время, кто что читает. С редкой проницательностью он изучил характер командира. Он очень привязался к комиссару, так как тот был ему ближе по роду своей деятельности.
Частенько Рыжик рассказывал партизанам, как бродяжничал и попрошайничал, мечтал о революции, беседовал с людьми о загробной жизни и понял, что люди, как это ни странно, часто верят в то, о чем они не имеют понятия. Сам он всегда старался как можно больше узнать о жизни и выяснить для себя такие вопросы, как, например, появилась Земля, а потом и он на ней? Ведь такого могло и не быть.
— Нужна была, — говорил он, — какая-то исключительная причина, чтобы Земля оказалась именно там, где она находится, и чтобы я родился именно в это время. Что, например, было бы, если бы я родился во времена гладиаторов в Древнем Риме? Или в Элладе, когда Одиссей скитался по морям? Конечно, это было бы плохо. А если бы я родился не сейчас, а на двести лет позже, было бы еще хуже. Поразмыслив, я понял, что должен был родиться или сейчас, или никогда!