Грозный адмирал
Шрифт:
Анна слушала своего фаворита с выражением изумления и испуга на своем серьезном и добром лице и, когда Сережа остановился, тихо воскликнула:
– Ты с ума сошел, Сережа?
Юноша усмехнулся. Он с ума не сходил... Напротив, он за ум взялся... Он обдумал свое намерение и решил поговорить с отцом.
– Да разве он тебе позволит?
– Я постараюсь убедить его.
– Ты?! Папеньку?!
– Да, я!
– задорно отвечал Сережа.
– Он тронется горячей просьбой... Не каменный же он... Помнишь, Нюта, маркиза Позу? Подействовал
Но сестра, не разделявшая иллюзий юного маркиза Позы, с видом сомнения покачала головой.
– Ах, Нюта, как жаль, что ты не читала "Темного царства"!
– снова заговорил вполголоса Сережа.
– Прелесть! Восторг! Ты должна прочитать... Я тебе принесу "Современник"... Ты увидишь, Нюта, к чему ведет родительский деспотизм... У нас здесь то же темное царство, и вы все...
Сережа вдруг смолк, оборвавши речь. Смолкли и другие разговаривавшие. В гостиную вошел адмирал, по обыкновению ровно за пять минут до четырех часов.
Все, кроме адмиральши, поднялись и поклонились. Адмирал кивнул головой, ни на кого не глядя, и заходил взад и вперед, поводя плечами и хмуря брови. Все снова уселись и заговорили шепотом. Эта атмосфера боязливого трепета, по-видимому, нравилась старому адмиралу, и он в присутствии семьи обыкновенно напускал на себя самый суровый вид и редко, очень редко удостоивал обращением к кому-нибудь из членов семейства.
– Ты видишь? Папенька сегодня не в духе!
– шепнула Анна на ухо Сереже.
– Не в духе? Он у вас всегда не в духе... Самодур! А вы трепещете, как рабы, хоть и считаете себя людьми!
– отвечал вполголоса Сережа, и его возбужденное лицо дышало презрением.
Анна громко кашлянула, чтобы отец не услыхал Сережиных слов, и, умоляюще взглядывая на брата, сжала ему руку.
Адмирал покосился на Сережу, но, очевидно, не слыхал, что он говорил. Он продолжал ходить по гостиной и, не обращая, казалось, ни на кого внимания, достал из кармана красный фуляровый носовой платок, высморкался и обронил его.
Гриша первый со всех ног бросился подымать платок и подал его отцу с самой почтительной улыбкой, сиявшей на его красивом лице. Казалось, он весь был необыкновенно от этого счастлив. Голубые его глаза светились восторгом. Адмирал даже не поблагодарил молодого офицера, а как-то сердито вырвал у него платок и спрятал в карман.
Этот Гриша, или, как все его звали, "тихоня Гриша", был самый почтительный и, казалось, самый преданный сын, к которому адмирал ни за что и никогда не мог придраться. Тихий и рассудительный, исполнявший свои сыновние обязанности с каким-то особенным усердием, глядевший в глаза отцу и матери, сдержанный и скромный не по летам, он, несмотря на все свое добронравие и старание всем понравиться, не пользовался, однако, большой любовью в семье. И сам грозный адмирал, казалось, нисколько не ценил ни его всегдашней угодливости, ни его почтительно-радостного вида и был с ним
– Наш-то "лукавый царедворец"!
– шепнул сестре Сережа, указывая смеющимися глазами на брата, которого Сережа недолюбливал, считая его отчаянным карьеристом и угадывая в нем, несмотря на его смиренную скромность, хитрого и пронырливого эгоиста.
Анна строго покачала головой: "Молчи, дескать!"
– Далеко пойдет Гришенька. Спинка у него гибкая!
– продолжал шептать Сережа.
Адмирал вдруг сделал крутой поворот и остановился перед Сережей.
Кроткая Анна в страхе побледнела.
– Ты почему не в корпусе?
– грозно спросил адмирал.
– Завтра праздник!
– отвечал чуть дрогнувшим от волнения, но громким голосом Сережа, вставая перед отцом.
Адмирал с секунду глядел на "щенка", и в стальных глазах его, казалось, готовы были вспыхнуть молнии. Анна замерла в ожидании отцовского гнева. Но адмирал внезапно повернулся и снова заходил по гостиной, грозный, как неразряженная туча.
Через минуту появился Никандр, весь в черном, в нитяных перчатках, с салфеткой в руке, и мрачно-торжественным тоном провозгласил:
– Кушать подано!
Адмирал быстрыми шагами направился в столовую, и все, с адмиральшей во главе, двинулись вслед за ним.
– Прикуси ты свой язык, Сережа!
– заметила Анна, шедшая с братом позади.
– Нет, ты лучше посмотри, Нюточка, на Лукавого царедворца! Идет-то он как!
– Как и все, думаю...
– Нет, особенно... Приглядись: в его походке и смирение, и в то же время скрываемое до поры величие будущего военного министра... Гриша хоть и прапорщик, а втайне уж мечтает о министерстве... Он, наверное, будет министром.
– А ты всегда останешься невоспитанным болваном!
– чуть слышно и мягко проговорил, оборачиваясь, Гриша.
– Слушаю-с, мой высокопоставленный и благовоспитанный братец! Не забудьте и нашу малость, когда будете сановником!
– отвечал, улыбаясь, Сережа, отвешивая брату почтительно церемонный поклон.
– Осел!
– шепнул Гриша, бледнея от злости.
– Тем лучше, чтобы иметь честь служить под вашим начальством! отпарировал Сережа, умевший доводить сдержанного брата до белого каления.
– Сережа, перестань!
– остановила его Анна, не переносившая никаких ссор и бывшая общей миротворицей в семье.
– Я молчу... А то господин военный министр, пожалуй, прикажет своим нежным голоском расстрелять Сергея Ветлугина!
– произнес с комическим страхом Сережа.
– Ах, Сергей, Сергей!
– попеняла, улыбаясь кроткой улыбкой, Анна и значительно прибавила:
– Надеюсь, ты отложишь свое намерение и не будешь говорить с отцом?
– Не надейся, ангелоподобная Анна... Ты пойми, голубушка: я обязан говорить...