Грозный эмир
Шрифт:
– А на кого ты оставишь Джебайл? – нахмурился Ролан.
– Я рассчитывал на Драгана, но мой старший сын не любит моря. К тому же после смерти тестя Гвидо де Шамбли он унаследовал замок Раш-Гийом и собирается перебраться в Антиохию. Базиль мне будет нужен во время плавания. А что касается младших сыновей, то они еще слишком молоды, чтобы управлять людьми. К тому же они рвутся на Русь, и я решил взять их с собой.
– Не скрою, Венцелин, для меня твой отъезд – большая потеря, – вздохнул Ролан.
– Джебайл я оставляю Бернару де Сен-Валье, он сумеет им распорядиться. Что же касается поддержки, то я настоятельно советую тебе обратить внимание на Филиппа де Руси, младшего сына благородного Глеба. Очень даровитый молодой человек.
– Спасибо
– А разве Филипп еретик? – удивился Венцелин.
– Спроси об этом у Бернара, – посоветовал храмовник.
– Я тут не при чем, – развел руками Сен-Валье. – Ты же знаешь, кто был его нянькой после смерти матери.
– Благородная Адель была бы огорчена, – грустно констатировал Венцелин.
– У каждого свой путь, – пожал плечами Бернар. – И далеко не всегда его выбор зависит от воли родителей. Остается только утешиться фразой, которую любят повторять наши товарищи по крестовому походу – так хочет Бог.
Глава 2. Изумруд.
Город Иерусалим, как и всякая уважающая себя столица, всегда полнился слухами самого нелепого содержания. Однако в данном случае, слухам можно было верить. Переговоры между королем и визирем аль-Маздагани действительно закончились успешно. Андре де Водемон узнал об этом, что называется, из первых рук – от самого короля Болдуина. Однако барона насторожило, с какой легкостью хитроумный визирь согласился отдать Дамаск в обмен на город Тир, взятый крестоносцами немалыми трудами. Конечно, Тир стоил Дамаска. Вопрос был в другом – кто собирается обосноваться в этом портовом городе, расположенном между Триполи и Иерусалимским королевством? Если бы речь шла о сельджукском эмире, то на него можно было бы махнуть рукой. Но у благородного Андре имелись веские основания полагать, что на город нацелились люди нового Старца Горы Бузург-Умида, вынашивающие свои малопонятные христианам замыслы.
– Город Дамаск отойдет под управление тамплиеров, – огорошил благородных шевалье Этьен де Гранье. – Я слышал это собственными ушами от Годемара де Картенеля. Якобы только нищие рыцари Христа способны удержать и цитадель, и город, и окрестные замки.
– Либо король Болдуин сошел с ума, либо его околдовали, – поморщился Фульк Анжуйский, в доме которого происходил этот разговор.
После пышного бракосочетания с Мелисиндой, граф уже вполне официально считался наследником благородного Болдуина, а потому судьба королевства ему была отнюдь не безразлична. К тому же он сам претендовал на Тир и, конечно, огорчился по поводу столь неразумных действий тестя. В результате этой странной, чтобы не сказать глупой операции король лишался богатого города, не получая ничего взамен.
– У благородного Болдуина нет другого выхода, – заступился за короля шевалье де Лувье. – Ему приходится выбирать между храмовниками, ассасинами и сельджуками атабека Зенги. Немудрено, что он поставил на тамплиеров.
Откуда в свите Фулька Анжуйского появился благородный Эркюль, лотарингцы понятия не имели, но в любом случае этот человек обладал острым умом и знанием местных реалий. Водемон знал о нем только то, что Лувье не был анжуйцем. В ближний круг графа Фулька этого смуглого, невысокого, но хорошо сложенного шевалье ввела Жозефина де Мондидье. Об этой даме никто из лотарингцев не сказал бы доброго слова. Анжуйцы тоже весьма косо посматривали на женщину, сумевшую за короткий срок так окрутить несчастного графа, что он без ее совета не решался и шагу ступить. До некоторых пор Водемон и Музон полагали, что Жозефину подослал к Фульку Ролан де Бове, с целью скомпрометировать графа, однако эта женщина столь отчаянно интриговала в последнее время против тамплиеров, что начисто опровергла эти нелестные для себя предположения.
– Воля ваша, шевалье, но я не собираюсь отдавать Дамаск
– Мы делим шкуру неубитого медведя, – пожал плечами шевалье де Гранье. – Эмиром Дамаска пока считается юный Бури сын Тугтекина и, не исключено, что он еще скажет свое веское слово.
– Сказать-то он, может, и скажет, – усмехнулся шевалье де Лувье, – да кто его послушает. Власть в Дамаске находится в руках визиря, и многие тамошние беки заворожены его сладкими речами.
– Ты меня просто поражаешь своей осведомленностью, Эркюль, – не без яда заметил Музон и покосился при этом на Фулька.
Анжуйский не скрывал своей неприязни к Раулю, поставившему графа однажды в неловкое положение, но пока что успешно справлялся со своими чувствами, памятуя о великой цели, приведшей его в Святую Землю. Шевалье де Музон являлся далеко не последним человеком в окружении барона де Водемона, и Фульк не собирался ссориться с ним без нужды. Анжуйский был достаточно разумным человеком, чтобы понять, сколь выгоден ему союз с лотарингцами, вот уже тридцать лет живущими в Иерусалиме. Тем не менее, он счел нужным заступиться за Лувье, без лести преданного новому сюзерену.
– Шевалье почти десять лет провел в плену у мусульман, а потому его осведомленность в делах Востока меня не удивляет.
Эта подробность в биографии Эркюля насторожила Водемона, однако Андре не стал развивать скользкую тему, дабы не обидеть хозяина. Фульк был на редкость самолюбив и страшно огорчался, когда ему со стороны указывали на совершенные ошибки. Его доверие к шевалье де Лувье основывалось на чувстве. На чувстве к благородной Жозефине, естественно. И как всякий пусть и не глупый, но влюбленный человек, Анжуйский полагал, что объект его страсти отвечает ему взаимностью. В чем Водемон, кстати говоря, сомневался, хотя и не высказывал свои сомнения вслух. Благородный Андре был слишком скрытным человеком, чтобы пускаться в откровения даже с хорошо знакомыми людьми. Эта скрытность помогала ему вот уже на протяжении тридцати лет находиться на вершине власти. Он уже похоронил двух королей и теперь спокойно наблюдал, как клониться к закату жизнь третьего. Четвертого владыку ему еще предстояло приручить, но делать это следовало без спешки, не прибегая к необдуманным заявлениям и действиям. Если Лувье окажется честным человеком, то Иерусалимское королевство от этого только выиграет. Зато в случае предательства благородного Эркюля отвечать за излишнюю доверчивость придется Фульку Анжуйскому, не проявившему в данном случае мудрости, свойственной истинным правителям.
– Так что ты предлагаешь, благородный Фульк? – вежливо спросил у обиженного хозяина Андре.
– Мне кажется, что мы должны уберечь благородного Балдуина от фатальной ошибки, которую он собирается совершить. Чрезмерное укрепление ордена приведет к ослаблению короля, что неизбежно отразится и на положении его вассалов.
– Так оно и будет, – мрачно кивнул Рауль де Музон. – Если орден прибирает к рукам королевские земли, то с благородными шевалье его руководители церемониться не будут. У нас отберут замки и заставят служить целям далеким от божьих заповедей.
Впервые за сегодняшний вечер Анжуйский благосклонно глянул на лотарингца. У Рауля хватило ума, чтобы понять, сколь печально для вассалов может закончиться ослабление власти сюзерена. Конечно, Фульк не собирался обвинять храмовников в измене. Это было бы слишком опрометчивым заявлением с его стороны. Но и терпеть их безумные претензии – благодарю покорно.
– Почему бы нам не попробовать договориться с эмиром Бури в обход аль-Маздагани, – прищурился в сторону Водемона Анжуйский. – Ведь несчастный юноша не получит ничего от сделки между визирем и королем. А мы пообещаем ему золото. В крайнем случае, предложим небольшой город в пределах Сирии.