Грозный эмир
Шрифт:
Зенги даже скрипнул зубами от огорчения. Такой удобный случай для вмешательства в дела Антиохии может больше не представиться. К сожалению, у атабека именно сейчас связаны руки. Халиф аль-Мустаршид вновь поднял восстание против султана Махмуда. Сельджуки оставили Багдад и отступили в Персию и Месопотамию. Султан воззвал о помощи к верному атабеку, и Зенги ничего другого не оставалось, как откликнуться на его зов. Арабов следовало покарать за измену, иначе господству сельджуков придет конец не только в Ираке и Персии, но и здесь в Сирии. К счастью, беки Халеба и Мосула очень хорошо это понимали. В отличие, к слову, от эмира Тимурташа, которому атабеку пришлось лично прочищать мозги. Этот недостойный сын
– Ты отправишь к графине Алисе своего посла, – приказал Тимурташу атабек. – Пообещаешь ей помощь в обмен на возвращенные города и крепости.
– А почему я? – удивился эмир.
– Потому что именно ты являешься правителем Халеба, – процедил сквозь зубы Зенги. – Пусть твой посол объяснит это Алисе. А что касается моего покровительства, то можешь обещать ей все, что угодно. Я за твои обещания отвечать не собираюсь.
– Я должен оказать ей помощь? Но ведь у меня не хватит сил даже для обороны Халеба после твоего ухода.
– Именно поэтому ты не должен вмешиваться в чужую свару, – вскипел Зенги. – Принимай дары, веди переговоры, словом делай все возможное, чтобы дождаться моего возвращения. Халеб ты обязан удержать.
– Я сделаю все, что в моих силах, атабек, – склонил голову расстроенный Тимурташ. – Да поможет тебе Аллах одержать очередную победу.
Возвращение шевалье де Бари в Антиохию можно было назвать воистину триумфальным. Во всяком случае, благородный Гишар расписывал свой успех такими яркими красками, что у графини Алисы розовели щеки от едва сдерживаемого торжества. Ричард Ле Гуин оказался, пожалуй, единственным в окружении графини человеком, который выступил противником союза с мусульманами. Но Алисе не было дела до старого ворчуна. Ужас и апатия, охватившие ее после внезапной гибели мужа сменились жаждой деятельности. Лихорадочное состояние, в котором пребывала молодая вдова, очень походило на умопомрачение, как намекнул Ле Гуину патриарх, но дело здесь было не только в Алисе. Графиню стеной окружили молодые советники, почитатели, лизоблюды, оттеснив в сторону людей, умудренных опытом. Исключением был разве что барон де Санлис, произведенный в коннетабли одним мановением руки. Тут только благородный Ричард сообразил, что столкнулся с заговором, организованный отнюдь не юнцами, а много чего повидавшими и пережившими людьми. Впрочем, чего-то подобного следовало ожидать. Приговор третейского суда не сулил Санлису ничего хорошего, именно этим и объяснялся его внезапно вспыхнувший нурманский патриотизм.
– Если мне не изменяет память, благородный Ги, то ты родился в Провансе, – криво усмехнулся Ле Гуин.
– И что с того, – пожал плечами Санлис. – Вот уже почти тридцать лет я сражаюсь за землю, принадлежащую мне по праву меча. И какое мне дело до короля Болдуина и присланных им негодяев, вообразивших, что могут распоряжаться жизнью барона по своей прихоти.
– Ты зарвался, Ги, – покачал головой Ричард. – Дружбы с Зенги тебе не простят.
– В этот раз я все просчитал, Ле Гуин, – усмехнулся Санлис. – Мы заручились поддержкой не только Зенги, но и басилевса Иоанна. Один уже прислал письмо благородной Алисе с обещанием поддержки, другой это сделает в ближайшее время. И византийский император, и сельджукский атабек заинтересованы в том, чтобы Антиохией правила слабая женщина. Они будут сторожить графство как верные псы, не подпуская к нему короля Болдуина. Я обещал императору Латтакию, а также замки Раш-Русильон и Раш-Гийом. Думаю, у византийцев хватит сил, чтобы прищемить хвосты их владельцам.
– На месте императора Иоанна я бы отрекся от столь сомнительного дара, – вздохнул Ле Гуин. – Тем более, из твоих рук, дорогой Ги.
– Мы
– А если я не соглашусь?
– Тебя устранят, – пожал плечами барон. – У меня под рукой целая стая решительных шевалье.
– Чем же я, бедный и сирый, могу помочь такому могущественному человеку как ты, благородный Ги?
– Напрасно смеешься, Ричард, – покачал головой Санлис. – За моей спиной десятки тысяч греков, сирийцев и армян, которые ждут сигнала, чтобы вцепиться в глотку нурманам и франкам. Эти люди жаждали свободы, а получили новый хомут на шею. Я уже обещал им от имени графини Алисы свободу вероисповедания и послабления налогов. Если потребуется, эти люди выйдут на стены и будут с оружием в руках отстаивать свои права.
– Ты не ответил на мой вопрос? – нахмурился Ле Гуин.
– У тебя десятки агентов в городе, Ричард, а мне некогда заниматься этим щенком!
– Каким щенком?
– Филиппом, младшим сыном Глеба де Руси. Наглец прислал мне письмо, полное угроз. Я буду тебе очень обязан, барон, если ты доставишь мне этого мальчишку, живым или мертвым.
– Я полагал, что он давно уже покинул Антиохию, – удивился Ле Гуин.
– Его видели в городе, – скрипнул зубами Санлис. – Он влез в окно спальни благородной Терезы и напугал несчастную женщину до полусмерти.
– Вот уж не думал, что баронесса де Сабаль способна испугаться мальчишки, – засмеялся Ричард.
– Ты берешься его поймать?! – вскипел было Санлис, но тут же остыл. – Я готов заплатить твоим агентам.
– Сколько?
– Пять тысяч денариев.
– Хорошо, – кивнул Ле Гуин. – Я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь старому другу. Но, надеюсь, ты тоже пойдешь мне навстречу и избавишь меня от людей, которые стерегут мой дворец как собаки кость.
– Поймаешь мальчишку – можешь требовать от меня все, что угодно, – криво усмехнулся Ги, – хоть звезду с неба.
Звездами благородный Ричард уже вдоволь налюбовался за те шестьдесят пять лет, которые провел на грешной земле. Санлису он помогать не собирался – сам вляпался в грязь, сам пусть ее и разгребает. Но молодой Филипп де Руси его заинтересовал. Надо быть воистину незаурядным человеком, чтобы напугать Ги, затеявшего шашни с дьяволом. Ле Гуин несколько раз мельком сталкивался с младшим сыном благородного Глеба, но большого впечатления тот на него не произвел. Светловолосый, как и его старшие братья, среднего роста, но хорошо сложенный, а более Ричарду и вспоминать-то было нечего.
Дабы не искушать судьбу Ле Гуин покинул Антиохийскую цитадель, где находился графский дворец и решил переждать лихие времена в собственном особняке, расположенном в тихом квартале, где в основном обитала знать. Ричард так и не удосужился завести жену и детей, передоверив управление хозяйством тридцатилетней сирийке Заре и старому Гийому, вот уже десять лет считавшемуся его мажордомом. Почти всех своих сержантов Ле Гуин держал вне города, целиком полагаясь на защиту графских гвардейцев. Кто же мог знать, что эта доверчивость выйдет заслуженному человеку боком. Угроз Санлиса барон не боялся, но это вовсе не означало, что их следовало пропустить мимо ушей.
Ричард первым спешился и первым ступил на мраморное крыльцо. Сержанты замешкались во дворе, расседлывая коней. В городской усадьбе барона людей хватало, чтобы выдержать разбойничий натиск, но для серьезной обороны этот роскошный дворец, выстроенный изнеженным византийцем в спокойные времена, не был приспособлен.
– Стерегут? – спросил барон у Гийома, вышедшего встречать хозяина.
– Я видел троих, – кивнул старый служака. – Может свернуть им шеи?
– Успеем, – отмахнулся Ле Гуин.