Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)
Шрифт:
Потолок изображал небо. Облака надвигались от четырех стен. В голубом просвете летали розовые ангелы с ветками в руках.
Серафима настояла на том, чтобы переночевать в кухне, а утром раздобыть дров, натопить печь и тогда перебраться в зал.
Андрей сидел в кресле посреди пустого, холодного и гулкого зала и кричал:
– Трусы! Побоялись генерала! Мне - плевать на него! Вот возьму и разложу здесь костер.
С ним не спорили и не возражали: хворый человек, что с него требовать?
Пока Серафима и Панкрат искали дрова для плиты, Павлик с бабушкой ушли за хлебом. У пекарни стояла большая очередь, но хлеба не было, и никто не знал, когда его привезут. Долго стояла Авдотья с внуком, не зная, что предпринять. Но вот впереди промелькнул старьевщик. Авдотья схватила Павлика за руку и пошла следом за ним.
С торбой за плечами старьевщик слонялся по улице, приставая к каждому встречному со словами: "Покупаем-продаем. Есть тентели-ментели, жмых, чилим, рыба..."
В пустынной подворотне Авдотья скинула с себя шелковую блузу, подарок Андрея, и протянула старику. За блузу старьевщик дал кусок жмыха, кусок соленого сазана и горсть чилима.
Повеселевшими вернулись Авдотья с Павликом на свою новую квартиру. Вслед за ними пришли Панкрат с Серафимой. Они принесли по охапке щепок и дров, растопили плиту, поставили на нее ведро с водой и сели у раскрытой дверцы, тесно прижавшись друг к другу, протянув руки к огню. Немного обогревшись, стали пить чай. Каждый налил себе в кружку кипятку. А в ведро накрошили жмых, бросили туда кусок соленого сазана. От запаха рыбы кружилась голова. Не двигаясь, все сидели возле плиты, согретые ее теплом.
Одному только Панкрату не сиделось на месте. С огарком свечи в руке он бродил по пустынной квартире, приглядываясь к большим и тяжелым сундукам. "Как бы это из них наладить кровати, хотя бы для Андрея и Павлика?" - размышлял Панкрат. Вот он схватил за ремень сундук в сургучных печатях, разноцветных наклейках, с непонятными, нерусскими надписями и потащил в кухню.
– Заморский, - сказала Серафима.
– Нет ли там белья? Рубашоночки какой?
– спросила Авдотья.
– В баньку бы хорошо сходить, попариться.
Ключей не было. Панкрат сходил вниз за топором, открыл им крышку. В сундуке лежали переложенные ватой золотые рыбки с ярко-красными плавниками, деды-морозы с сосульками на обвисших усах, лошадки, ослики. Всеми цветами радуги искрились золотые звезды. Смеялись, разинув рот до ушей, паяцы. Гримасничали мартышки. Ослепительно блестели разноцветные шары, осыпанные золотыми блестками...
Павлик стоял точно зачарованный, боясь дотронуться до этих хрупких елочных игрушек. А Панкрат гладил его по голове своей тяжелой, шершавой ладонью, смущенно приговаривал:
– Играй, сынок, играй, поиграли генеральские дети, теперь ты поиграй.
В это время кто-то сильно застучал в парадную дверь. Каждый удар громовым раскатом разносился по большому, пустынному дому. Панкрат вышел на лестницу. Внизу на площадке со свечой в руке стоял Бахвалов.
Панкрат кашлянул и, сдерживая смех, спросил:
– Что, ваше превосходительство, страшно?
– Страшно... Грабить идут, - прошептал генерал и трясущейся рукой протянул ему связку ключей.
Панкрат спустился, взял у генерала ключи, свечу и пошел открывать парадную дверь.
На пороге стоял Василий, раскрасневшийся, весь залепленный снегом, с тяжелым мешком за плечом.
– Ты бы стучал потише, генерала напугал, - сказал Панкрат, беря у сына винтовку из рук.
– Некогда, отец!
– Василий вошел в переднюю, стал стряхивать с себя снег.
– Можешь поздравить: машину нашли и деньги все в целости!
– Василий побежал к лестнице.
– На каком этаже наша квартира?
– На втором, - ответил Панкрат.
– Подожди, посвечу.
– Но Василий не стал ждать.
Вручив свечу и ключи Бахвалову, Панкрат спросил:
– Что, ваше превосходительство, все еще страшно? Не бойтесь, это хозяин пришел. Теперь спать можете спокойно, ничего не случится.
– Хозяин?!
– удивился старый генерал.
– Какой хозяин? Здесь я хозяин! Я, я, я!..
– закричал он и затопал ногами.
Панкрат рассмеялся и поднялся наверх, крепко захлопнув за собой дверь.
В кухне было шумно. Василий рассказывал о том, что машину с деньгами нашли только в четвертой проруби, в ста метрах от полыньи.
Василий скинул полушубок и принялся развязывать мешок.
– Мать, накрывай на стол, пировать будем!
– Он вытащил из мешка полбуханки хлеба, присланного товарищем Кировым, кусок колбасы, подаренный Лещинским, банку консервов, принесенную Атарбековым, и щуку фунтов на десять, пойманную водолазами. Потряс мешком: - Остальное - мой подарок! Пуд воблы! Получил по ордеру!
– А что вы будете делать с мокрыми деньгами, сынок?
– спросила Авдотья.
– Сушить их будем, мама. Ящики уже повезли в баню. На ночь закроем баню, жарко натопим парную и начнем сушить наши миллиончики... Ребята уже пошли искать по всему городу утюги, собирать портных. Проутюжим деньги, утром сдадим их комиссии полевого контроля и всю историю с машиной - с плеч долой!
Наутро с толпой полузамерзших красноармейцев, бренча котелками, привязанными к поясам, на главной улице Форпоста появились Николай Бахвалов и англичанин Адам Фокленд.
Повсюду горели костры.
Бахвалов и Фокленд прошли на берег Волги. Здесь красноармейцы разбирали на дрова шаланду. Рядом дымился костер, в железной бочке кипятили воду. Бахвалов протянул котелок, ему налили кипятку, половину он перелил Адаму Фокленду; прижав котелки к груди, они ступили на волжский лед.
– Волга!
– сказал Бахвалов.
– Дошли! Теперь мы дома! Конец всем нашим мучениям!