Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
Базар был пустынен, мутным светом горели лампочки над магазинами.
«В конечном счете, - думал Карл Гюнтер, спускаясь к Парапету, - они никуда не денутся. Теперь, пожалуй, еще сами станут искать меня. Но от них надо избавиться. Пусть уедут из Баку. Городов на Кавказе много. Завтра же уедут».
– Сделали свое дело - и хорошо, - сказал он вслух, точно парни шли с ним рядом. И вновь ему пришла мысль, что было бы хорошо, если бы парни погибли в огне…
У остановки конки Гюнтер лицом к лицу столкнулся с фотокорреспондентом газеты «Бакинский
– Откуда, куда?
– спросил Гюнтер.
Мартын тряхнул висящим через плечо фотоаппаратом.
– Был в Сураханах, на пожаре, прямо с поезда. Потрясающее зрелище!
– Потрясающее? Да, да, надо посмотреть.
– Обязательно поезжай. И в огне надо видеть поэзию. Вот знаю, что редактор поместит только два-три снимка, а нащелкал все-таки тридцать. Одно дело - профессия, пропади она пропадом, другое - душа.
Мартын хотя и спешил в редакцию, но Гюнтер все же затащил его в первый попавшийся ресторан, все расспрашивал про Сураханы.
– Такой пожар вижу впервые, - рассказывал Вайнштейн, уплетая котлеты.
– Говорят, хитро задуманный поджог. Поймали каких-то сторожей!
– Всегда все валят на бедных сторожей!
– Говорят, за ними уже несколько раз было замечено, что они курят по ночам. А в общем, думаю, разберутся. Киров с утра там.
– Без нас разберутся, - махнул рукой Гюнтер и поднял бокал. Ему пришла мысль: «Хорошо бы взять у Мартына эти снимки и отправить их туда - в Париж и в Берлин. Пусть старики убедятся, что их деньги расходуются не зря. А то все скулят. И еще этот мистер Леонард Симпсон!» И он сказал Вайнштейну:
– Я у тебя кое-что возьму из снимков и с очерком о пожаре отправлю в… Москву, в журнал «Красная панорама».
– Пожалуйста, бери хоть все!
В десятом часу они вышли из ресторана и на Ольгинской разошлись в разные стороны.
На улице было многолюдно.
В витринах магазинов, у кинематографов, на крышах домов - везде и всюду мелькали огни световых реклам. Синие, красные, зеленые, они зазывали на «Поплавок», в ресторан-кабаре «Кружок артистов», на Веру Холодную в картине «Позабудь про камин, в нем угасли огни», на грандиозный салонно-трюковый фильм «Авантюристка из Монте-Карло» с участием «несравненной Эллен Рихтер». Мелькали рекламы - торговые и газетные, рекламы гостиниц и винных погребов.
Гюнтер вошел в игорный дом, предварительно выпив в погребке бутылку великолепного «напареули». Играл он большими ставками и быстро привлек к себе внимание игроков. Его окружили, так как многие знали его как азартного игрока. По мере того как деньги переходили к нему, крупье все более краснел и нервничал; он возвышался над большим овальным зеленым столом, длинной лопаточкой ловко захватывал деньги, фишки, карты и нежным, девичьим голосом выкрикивал:
– В банке десять миллиардов. Кому карту? Пожалуйста. Прошу открыть карту. У партнера семь, у банкомета… мета… мета… шесть!
Гюнтер выделил банкомету долю с выигрыша, тот низко поклонился ему: «Мерси, месье!» - и в свою очередь выделил часть из этих денег сидевшей против него сердитой даме, которая проверяла отчисления в пользу казино, а также проверяла и его, крупье.
Гюнтер перешел к индивидуальным столикам.
Вино начинало действовать, и он хмелел. Игроки, окружавшие его за столом, лестью и мелкими проигрышами старались затянуть его в игру, чтобы потом правдой или неправдой его обыграть… Он все более хмелел и все чаще и чаще перебирал очки.
В конце зала, у дверей, вдруг послышалась громкая ругань.
Гюнтер разобрал голоса рыжеволосых парней. Потом затеялось что-то вроде драки, на шум и крик стал сбегаться народ со всех концов зала. Он метал банк, в банке была большая сумма, игроки сидели прикованные к банку, и никто из них не думал покидать свое место.
Тогда он встал и, к великому неудовольствию партнеров, подошел к толпе.
Гюнтер услышал голос Остапа:
– Проклятые буржуи, вот подожжем вашу хазу, тогда узнаете нас!
Пьяных Остапа и Аркашу, видимо, уже выгнали из игорного зала, ибо когда Гюнтер очнулся от минутного, вдруг на него нашедшего полного опьянения, то вокруг него уже никого не было.
Гюнтер оставил казино и, перейдя улицу, темным Ашумовским переулком поднялся в Крепость, кое-как добрался домой…
В столовой сидели некоторые из членов ордена и среди них гости: Федор Быкодоров и вернувшийся из Персии Фердинанд. Скуластый, с раскосыми жесткими глазами, с редкими щетинистыми усами, Фердинанд выглядел мрачнее обычного. Он встал первым и приветствовал Гюнтера по-восточному. Саша Чахмахсазов, видимо, уже был пьян и дремал на стуле. Быкодоров, как всегда трезвый и себе на уме, приветствовал его глазами и своей змеиной улыбкой.
Гюнтер стоял посреди комнаты, страшно пьяный, но еще не теряющий сознания, чувствуя степень своего опьянения и страха. Он долго и бессмысленно смотрел на стол, на кусочки тающего льда на блюде, на искрящиеся на свету рюмки, полные вина, пока не перевел взгляд на оттоманку. Там, на развернутом японском халате с вышитыми золотом и серебром драконами, лежали золотые тюбики губной помады, флаконы с духами, маленькие продолговатые коробочки с кокаином, коробочки пудры, чулки, шарфы, отрезы индиго и шевиота, персидской чесучи и шелков.
Фердинанд встал, протянул Гюнтеру пачку привезенных писем, по которым Гюнтер мог получить нужные ему деньги от персидских купцов, живущих в Баку.
Пирата Фердинанда (туркмена Бердиниата Магомет-оглы) еще до недавних времен на Каспии знали как жестокого грабителя и убийцу. На небольшом киржиме под парусами, с пятью головорезами, в свирепый шторм и бурю он совершал свои стремительные нападения на небольшие торговые суда персов и туркменов. В годы революции и интервенции Фердинанд вдруг пропал куда-то бесследно, и о нем не слыхать было вплоть до прошлого года, когда он вновь появился на Каспии.