Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
Тигран дважды бегал на сигналы Сергея Мироновича и возвращался с битой птицей. И это за какие-нибудь четыре часа!
Пока они втроем охотились, он потрошил куликов на обед. Потрошить птицу ему помогал и Ибрагим. Ахундов со своим другом Карлом Гюнтером после завтрака тоже ушли пострелять, дамы их в легком опьянении, прикрыв платками лица, загорали на солнцепеке. Ибрагим был совсем свободен.
Тигран торопился закончить все свои хлопоты до наступления полуденной жары. Охотники к этому времени должны были возвратиться на свою стоянку. Он поминутно оставлял Ибрагима и бегал к машине: то вдруг вспоминал, что чуреки в открытом виде могут засохнуть и их надо завернуть во влажную тряпку, запрятать куда-нибудь в прохладное место; то принимался искать по корзинам соль, долго ее не находил и очень нервничал. Тигран любил эти хлопоты и напоминал собой суетливую, добродушную хозяйку. Ибрагиму нравилась эта черта в его характере, и он говорил, что у него, Тиграна, будет счастливая жена, которой при таком муже нечего будет делать.
Но вот на берегу показались Ахундов и Гюнтер. Ибрагим, только завидев их, поспешно протер песком руки.
Они охотились с одним ружьем - поочередно - и настреляли десяток куликов. Ибрагим принес птицу под дерево к Тиграну и без всякого удовольствия принялся ее потрошить. Тигран добавил ему шесть куликов из добычи Сергея Мироновича.
– Это на твою долю. Они свои сожрут, и тебе ничего не достанется. Птица она маленькая, один пух-перо, тут и есть нечего.
– Нет, не смею взять. Что подумает товарищ Киров? Нет, нет!
– возразил Ибрагим.
– Сергей Мироныч не такой человек!
– И Тигран вернул куликов Ибрагиму.
«Сергей Мироныч не такой человек!» - было его любимой фразой, когда он хотел охарактеризовать Кирова, и ее он всегда произносил как-то певуче, с какой-то особой интонацией в голосе, давая понять, что Киров - это человек исключительный, «не такой человек», и о нем его собеседник, видимо, еще очень мало знает.
Приближался полдень. Пальба вдали прекратилась. Вскоре из-за скал показались увешанные добычей Киров, Петрович и Фома.
Тигран пошел им навстречу, помог нести богатую добычу.
Потом они купались и загорали, пили холодное пиво и вновь купались. У всех было чудесное настроение. Лишь один Петрович сдерживал себя, и когда Киров спросил у него, почему он хмурится, Петрович ответил что-то неопределенное…
Компания Ахундова тем временем перебралась в тень, под дерево, недалеко от своей палатки, и занялась приготовлением обеда. Ибрагим развел огонь, и вскоре запахло жареным мясом. Киров и его друзья под своим деревом развели костер и тоже приготовились жарить куликов.
Но тут случилось нечто такое, что испортило весь этот прекрасный день…
За костром вдруг по какому-то поводу возник резкий разговор между Ахундовым и шофером, потом Ибрагим отбежал от костра, но главный геолог настиг его и ударил.
Киров вскочил с места. Петрович и Фома Матвеевич попытались удержать его. Увидев Кирова, Ахундов отошел к дереву. Карл Гюнтер прилег на паласе.
Ахундов переминался с ноги на ногу, не решаясь идти навстречу Кирову.
Сергей Миронович остановился между костром и деревом, под которым лежал Гюнтер; глаза его были прищурены, губы сжаты, и Ахундов по этим сжатым губам понял, что вся эта история плохо кончится…
– За что вы ударили шофера (Киров сделал паузу - он был очень взволнован), господин фельдфебель?
Ахундов вздрогнул и выпрямился. Он снял пенсне - оно не держалось у него на носу.
– Господином, возможно, я и был, но оскорблять меня фельдфебелем?..
Киров, не дав ему договорить, спросил у шофера:
– Что случилось тут у вас?
– Я делал шашлык, товарищ Киров, - начал рассказывать Ибрагим, - один шампур упал у меня, и кулики немножко перепачкались в пепле…
Киров сделал шаг по направлению к Ахундову, сжав кулаки…
– Мерзость вы, не человек!
Мрачный, он вернулся к костру.
Компания Ахундова перебралась в палатку. Вскоре оттуда, посвистывая, вышел Гюнтер. Он взял с паласа недопитую бутылку вина и бокалы и ушел обратно.
Пока они там в палатке успокаивали и веселили Ахундова, Ибрагим собрался в город. Вот он завел мотор, выехал на берег.
Из палатки с гитарой в руке выбежал Карл Гюнтер.
Машина проехала мимо костра, за которым сидели Киров и его друзья, и вихрем пронеслась дальше.
– Эй! Шофер! Ибрагим!
– Гюнтер побежал вдогонку машине. Но автомобиль был уже далеко.
Сергей Миронович посмотрел на пригорюнившихся Фому и Петровича. Припомнился ему один из дней его детства.
Это было давно, в годы сиротства, учения в приходской школе и пребывания в Доме призрения малолетних сирот. Однажды, сидя у бабушки, к которой он обычно заходил после школы, он увидел, как во дворе казармы, находившейся наискосок от дома, фельдфебель ударил солдата по лицу, и все находившиеся в комнате это видели. Но никто не поразился избиению бородатого солдата, а бабушка, погладив внука по голове, сказала добродушно:
– Это бывает, Сереженька, твоего деда еще не так бивали в солдатах. Ох как бивали!
Сережу поразило равнодушие взрослых. Выпрыгнув в окно, он побежал к казарменному забору.
Бородатый солдат стоял перед строем - вытянувшись, руки по швам, а фельдфебель бегал перед ним, что-то выпытывал и ругался. Но бородатый солдат, видимо, не так отвечал ему, и фельдфебель поднимался на носки, подпрыгивал, чтобы ударить солдата: он был маленького роста, кривоногий, с искаженным от злобы лицом, а солдат - высокий, с запрокинутой головой, спокойный в своем гневе и презрении к фельдфебелю.
Сережа впервые видел, как бьют взрослого человека. Когда лупили маленьких, сверстников, за шалости, это было привычно, - так делали в каждой семье. А тут били солдата!.. Пораженный происходившим во дворе казармы, он простоял у забора до тех пор, пока у избиваемого солдата не хлынула кровь из носа и фельдфебель, вытирая руки, не ушел в казарму.
К бабушке в тот день он не возвратился, хотя и был очень голоден. (И долго потом еще если и приходил, то обязательно садился спиной к окну, чтобы не видеть этого угрюмого казарменного двора, где ему все время мерещились избиваемые солдаты.) Он все ходил по городу, по его широким, тихим улицам с бревенчатыми домами. То ему казалось, что это он сам избил бородатого солдата и оттого ему так плохо; то казалось, что это его самого избили и он весь в крови…