Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
Навсегда забросив грабежи, Фердинанд теперь занимался контрабандой, переправкой золота персидских купцов из Баку на их родину, а с некоторых пор обслуживал и орден «Пылающее сердце», для которого из Персии от мистера Леонарда Симпсона перебрасывал людей вроде Федора Быкодорова и доставлял почту и деньги.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пожар в Сураханах бушевал шестой день…
Поиски
Кирову было одно ясно: в городе существует диверсионная организация и борьбу с нею надо повести всеми возможными средствами.
Ночью, прямо с пожара, прихватив с собой командира караульного полка Илюшина, он поехал по бакинским нефтепромыслам, нефтеперегонным заводам, нефтеналивным пристаням, нефтехранилищам и перекачным станциям. На других машинах следовали рабочие бригады.
Ехали в Черный город. Было холодно, ветер выл в степи.
– Ты видел, из какого ружья этот сторож стрелял по беглецам?
– обернулся Киров к Илюшину.
– Нет, Мироныч. А что? Наверное, обычная трехлинейка.
– Да, жаль, что не видел… А знаешь, что значит по-азербайджански «дайан-долдурум»?
– Нет. По-ихнему еще не выучился.
– Плохо… Так вот, сторож стрелял из «дайан-долдурума». В переводе ружье называется: «Ты постой, подожди, а я вот выстрелю в тебя». Метко сказано, а? Сторожа в этих промысловых охранах вооружены допотопными берданками! Берданками! Выстрелить из них - целое событие? Событие! Ты вот попробуй пострелять! Я уже пробовал. Тут не то что в движущуюся цель не попадешь, тут… вообще никуда не попадешь!
– «Дайан-долдурум»? Действительно, метко сказано, - пробормотал Илюшин.
– Эти берданки лучше и не назовешь. Почаще будешь бывать в народе - не то еще узнаешь.
– А я и бываю, Мироныч, все время только и ношусь по промыслам.
– Значит, без толку носишься… А ты заметил, какого возраста был этот сторож?
– Да лет так на семьдесят.
– А как ты думаешь: если бы вместо этого семидесятилетнего старца (к тому же заметь: больного трахомой!) на посту стоял молодой, хорошо обученный, меткий и зоркий боец, вооруженный трехлинейной русской винтовкой, то поджигатели убежали бы или нет?
– Нет, Мироныч, не миновать бы им пули.
– Наверняка! И мы бы теперь знали, кто они и кем подосланы. А так никто ничего не знает!
– Не знаем, Мироныч, - тяжело вздохнул Илюшин.
– Народ у тебя вольнонаемный, вот что! Тебе их с биржи труда посылают, как на обычную работу, а работа у тебя не обычная. Хранить государственное добро - это священное дело. Вот не уберегли Сураханы! Этот пожар влетел нам в пять миллионов золотых рублей. А ну-ка, переведи это на наши бумажные миллиарды… Сколько биллионов получится? Твоим ребятам надо наглядно показать убыток от пожара. А тут биржа! Ведь могут же тебе послать «безработного» врага? Мало ли их ходит с ножами за пазухой, готовых в удобный момент ударить нам в спину? Об этом надо подумать…
Уже к утру, объехав нефтеперегонные заводы и нефтеналивные пристани, Киров и Илюшин приехали на старые промыслы Биби-Эйбата. Машину они оставили на дороге, а сами разошлись в разные стороны.
Первым к машине через некоторое время вернулся Илюшин, найдя на постах надежных охранников.
Кирова все не было.
Прошло минут десять. Еще десять…
– Сергей Мироныч, наверное, беседует, - сказал Тигран, чтобы успокоить Илюшина: тот явно нервничал, догадываясь, что наверняка где-то произошло что-то неладное.
Илюшин пошел искать Сергея Мироновича. Он обошел посты № 3, № 4 и, подойдя к посту № 5 на промысле «Каспийско-Черноморского общества», увидел Кирова, шагающего между вышек с ружьем в руке.
Илюшин кинулся к будке часового, которая находилась шагов на пятьдесят правее вышек.
Часовой спал, распахнув шинель, положив руки на колени.
Подошел Киров.
Илюшин стоял безмолвно и смотрел на Кирова: никогда он не видел его таким суровым. Но вот Илюшин схватил часового за грудь и стал трясти изо всей силы. Часовой проснулся и закричал от испуга, но Илюшин все тряс его и ругал последними словами.
– А это ты зря, командир полка!
Командир полка Илюшин оставил часового и, тяжело дыша, начал приводить себя в порядок. «Пропал, совсем пропал!»
Часовой наконец понял, в чем дело, вышел из будки, узнал своего начальника и Кирова и невольно потянулся к ружью.
Киров отстранил его руку.
– Этого ружья тебе больше не видать. Пил?
– Немножко спал, - придя в себя и оценив положение, ответил часовой.
– Я спрашиваю: пил вино?
– Спал, товарищ начальник.
– А ну, дыхни!
– подошел к нему Илюшин.
– Нет, не пахнет вином.
– Почему спишь на посту?
– Киров передал ружье Илюшину.
Часовой не сводил с ружья глаз.
– Устал немножко, товарищ начальник. Три смены стою.
– Почему три смены?
– Народу мало у нашего начальника караула.
– Что могло случиться у начальника караула, товарищ командир полка?
«Пропал, совсем пропал». Илюшина прошиб холодный пот. Никогда Киров так его не называл. И в Астрахани, и здесь он всегда звал его просто Илюшей.
– Я думаю, товарищ Киров… Я вспоминаю, что Звягинцев - командир третьей роты - просил разрешения отпустить народ на учение, но я ему не разрешил. Другого ничего как будто бы не могло случиться, товарищ Киров.
Нет, Илюшин не смел выговорить «Мироныч». Он стоял перед Кировым подтянутый, полный тревоги, как командир караульного полка, а не как Илюша.
Потом - кинулся в будку и дал сигнал «Тревога на посту».
Киров подошел к часовому, спросил его:
– Давно служишь в охране?