Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Подумайте, товарищ Киров; может быть, что-нибудь и получится.
Сулейманов собрался было уже уходить, но Киров вдруг сказал:
– А ну, покажи руки!
Сулейманов вытянул руки.
Киров потрогал их, покачал головой:
– Здоровые клещи!
– Ничего клещи, - ответил Сулейманов, - драться никто не лезет.
– И ушел, улыбаясь.
Усталый, не зная, где на часок приклонить голову, Киров прошелся по берегу, потом решил дойти до землесоса, который в конце бухты выравнивал профиль берега. «Потушить горящую скважину землесосом?.. И впрямь, стоит призадуматься над этим». И как Киров обрадовался, когда ему навстречу с забинтованной рукой показался Фома Матвеевич Крылов, - все эти дни после пожара он сидел дома с ожогами.
Киров взял Крылова под руку, подвел к землесосу.
– В твое отсутствие я частенько приходил сюда, Фома Матвеевич. Любовался работой землесоса. Прямо чудо-землесос!
– Чудо!
– сказал багермейстер.
– Ты только подсчитай, сколько рабочих рук он заменяет.
– А сколько кубометров земли он может выбросить, Фома Матвеевич, за день? И сколько - воды?
– А как сказать, Мироныч. От грунта это зависит. Вот ежели, скажем, мягкий грунт, песок, ил и всякая там муть, то тогда он выбросит много. Целую гору. А воды - миллион ведер в час.
– А какое дно у горловины Ковша? В районе «миллионера»? Не помнишь?
– Почему же не помню? Мягкое, неплохое… - Покручивая обгорелыми пальцами побуревший ус, Фома Матвеевич искоса посмотрел на Сергея Мироновича, думая: «С чего это он вдруг так заинтересовался землесосом?» От него не ускользнула и усталость Кирова. Лоб его весь был собран в складки, и взгляд был сосредоточенный, хмурый, ищущий.
– Господи, да чего это мы стоим здесь? Прошу ко мне!
– спохватился Фома Крылов.
Они поднялись на землесос.
Каюта у багермейстера была небольшая, но чистая и уютная. Над столом висела фотография Дельфины, полотенце в петухах, а в сторонке - веточка с тремя лимонами.
Фома Крылов усадил Кирова на койку, крикнул кока.
– Так и быть, давай позавтракаем, - согласился Сергей Миронович.
Кок принес две полные до краев тарелки ухи.
– Опять уха!
– Киров невольно улыбнулся.
Потом кок принес крепкого чаю.
Фома Матвеевич снял с гвоздя веточку с тремя лимонами, протянул Кирову:
– Собирался сам тебе принести. Возьми!
– Спасибо, Фома Матвеевич. Пусть у тебя пока повисят. Все равно мне их некуда девать.
– Возьми, возьми, Мироныч. Таких лимонов ты еще не видел.
– У тебя все необыкновенное!
– С моего сада лимоны, вот почему они необыкновенные. Камень, не земля, а все растет!
– оживился багермейстер.
– Помнишь лимонное деревце? Тогда лимончики были зеленые. А теперь, видишь, какие они! А пахнут как!
– Запомнил мой первый визит? Тогда тоже, кажется, была уха…
– Память у тебя хорошая. Я на веточке этой даже узелок сделал, чтобы с другими не спутать. Вчера еще хотел принести тебе лимоны, да знаю, что тебе не до них сейчас. Думаю: «Вот потушат фонтан, тогда понесу как премию».
Сергей Миронович взял лимоны, понюхал.
– Хорошие, удивительно какие хорошие лимоны!
– Еще бы! Своими руками растил. Землю подходящую черт знает откуда на себе таскал. И ведь камень, не земля, а все растет!
– Растет, - согласился Сергей Миронович.
– Потушим с тобой фонтан, тогда лимоны возьму… как премию! Буду чай пить и тебя вспоминать.
– Почему это со мной?
– А очень просто. Все перепробовали свои силы, теперь наша очередь.
– Что-то непонятное говоришь, Мироныч.
Испытующе глядя багермейстеру в глаза, Киров закусил кончик карандаша.
– Как думаешь: не попробовать ли нам в ход пустить твой землесос?
– Не понимаю, Мироныч. Такой пожар - и землесос. Это же не пожарная машина!
– Ну, я пошутил.
– Киров зевнул.
– Я у тебя часок-другой сосну, а там посмотрим.
Он лег на койку, накрылся пальто.
Багермейстер в раздумье вышел из каюты, прошелся по палубе, потом вызвал помощника Грицко.
– Останови машину. Прикажи всем, чтоб тихо было. На цыпочках у меня ходить!
– вдруг рассердился он.
– Не дадут человеку часок поспать!
Горящая скважина находилась примерно в двадцати метрах от берега. Никто еще не понимал, зачем это вдруг пришла целая артель каменщиков и начала делать какой-то проход в молу. Потом два прокопченных буксира с пронзительными гудками притащили к берегу огромный, пятидесятитонный кран, единственный на Каспии, и железное чудовище стало сдирать с цементного основания тысячепудовые камни.
Вот каменщики засвистели, замахали шапками, сигнализируя Фоме Крылову, и те же два прокопченных буксира вывели землесос в море, а потом, описав полукруг, понесли его прямо на проход, сделанный в молу. С землесоса на берег бросили трос, десяток рук потянули его на себя, буксиры резко повернули вправо, и широкий, неуклюжий, похожий на огромного уродливого жука землесос плавно причалил к молу.
– Поливай!
– закричали со всех сторон.
– Давай! Качай!
Заработали насосы, и пожарные в дымящихся брезентовых костюмах начали из брандспойтов поливать корпус землесоса. Вслед за этим десятка два рабочих бросились к горящей буровой класть параллельно друг к другу трехметровые трубы, после чего покатили по ним огромную двадцатиметровую трубу, направив ее конец прямо на жерло горящего фонтана. Устье рефулера поднялось над молом, и группа слесарей стала наращивать трубу, подведенную к жерлу фонтана.
Помощник багермейстера встал за машинное управление. Фома Матвеевич с берега деловито осмотрел землесос, потом махнул шапкой:
– Давай, Грицко!
Грицко дал команду в машинное отделение, и трубчатый хобот землесоса, с шумом, треском, обдавая брызгами, опустился в воду.
Рефулер - труба, пронизывающая нутро землесоса, - вскоре потянул со дна моря вместе с водой песок, ил, и все толпившиеся вокруг фонтана увидели, как устье наращенной трубы заполнилось мутью, как затем эта муть стала поливать жерло горящего фонтана.