Грозный змей
Шрифт:
Том измерял клинок, а Сэм аккуратным почерком делал записи на восковой табличке.
– К концу последней войны осталось всего шесть клинков. Они убивают и здесь, и в эфире. Но их появление сопровождается странными событиями: штормами, монстрами, Дикими, убийцами. – Эдвард пожал плечами. – Я думал, это миф.
Герцог, самый смелый из них, схватил огромный изогнутый клинок.
– Матерь божья, – сказал он.
Он тоже вдруг показался остальным высоким и статным.
– Господи, – выдохнул он и осторожно
Герцог никогда ничему не удивлялся, поэтому Эдвард не удержался и тоже взял саблю.
Однажды, в детстве, Эдвард ходил в собор с матерью и сестрами. Так получилось, что он стоял в нефе, когда солнце вышло из-за облаков и луч упал прямо на огромное окно-розу. Все вокруг взорвалось разноцветным светом, и он ощутил прикосновение Господа – явное, зримое присутствие всемогущего и вездесущего, – и он почувствовал все разом: смех сестры, шепот матери, ладонь священника, проходящего мимо кадильщика, ароматный дым, блеск серебряного кадила, и каждую пылинку, и каждую ноту последнего гимна, и шепот монахинь, и сверкание пуговиц на рукаве богатой дамы… все обрело смысл.
Эдвард никогда не забывал этого мгновения. Все его искусство черпало вдохновение именно в нем. И теперь он пережил его за один удар сердца. Он стал мечом. Меч был в нем и над ним. И все и везде исполнилось смысла.
Он взял в себя руки, борясь с почти невыносимым желанием ударить по чему-то, сделать что-нибудь, чтобы прочувствовать это совершенство до конца. Примерно то же самое он ощущал, лежа рядом с Анной, целуя ее и желая большего. Дойти до конца.
Стать целым.
Вместо этого он аккуратно положил саблю на стол.
– Ты поосторожнее, – сказал он Сэму, – но все равно попробуй. Представляешь, каково носить ее целый день? – спросил он у Герцога.
– Да уж, – вздохнул Герцог и слабо улыбнулся. – Я хотел разрубить тебя пополам… просто потому что мог.
Никто не рассмеялся.
Часом позже мальчик принес сэру Рикару записку от приора Уишарта. Саблю уже вернули хозяину, и тот заметно успокоился, заполучив ее назад. Он сидел за столом, писал что-то странными извивающимися рунами под диктовку клерка сэра Джеральда.
Клерк сделал странный жест:
– Он неплохо говорит по-этрусски. Я пытаюсь научить его паре слов на альбанском.
– По-этрусски? – Мастер Пиэл покачал головой.
Сэр Рикар подошел сбоку и протянул ему записку.
– Христос распятый! – охнул он. – Парни! Ко мне!
Задолго до появления королевской гвардии Бланш убежала, с ее постели сняли белье, которое девушки теперь стирали во дворе. Чернокожий исчез, как будто его и не было, и сэр Рикар вместе с ним.
Гвардейцы обыскивали мастерскую спустя рукава. У Бланш имелись друзья во дворце. Гвардейцы не хотели ее искать, но у них был приказ на ее арест.
Когда они ушли, мистрис Пиэл обняла мужа:
– Брэдли Пиэл, – сказала она, – кажется, пришла пора уходить из города.
Он посмотрел в спину двум последним гвардейцам, которые выходили со двора.
– Все еще хуже, – проворчал он, – они хотят задавить Орден.
Его жена перекрестилась:
– Святой Фома!
На глаза мастера Пиэла навернулись слезы.
– Здесь – вся моя жизнь. Но наши тайные охранители скоро уйдут. Приор отзывает рыцарей, пока до них не добрался король.
– И? – спросила его жена.
– И мы остаемся на произвол судьбы. И через день-другой тут высадится армия галлейцев. Герри говорит, что вениканцы в курсе.
– Джеральд Рэндом нас не оставит. – Дейдре Пиэл потрясла головой.
– Я был бы рад, если бы ты уехала. Ты и девочки.
– Брэдли Пиэл, когда ты поймешь, что мы не заложники, а помощники? – Она сложила руки на груди.
– Посмотрим. – Пиэл поджал губы.
Галлейцы не появились ни на следующий день, ни еще через день.
За южной стеной города возводили трибуны для турнира и готовили площадки. Поле для пеших поединков огородили дубовыми балками в четыре дюйма толщиной, уложенными на дубовые же столбы, чтобы рыцарь в полном вооружении, сбитый с ног другим рыцарем, не сломал ограждение. Площадка представляла собой квадрат со стороной восемнадцать футов, а ограждение поднималось на четыре фута.
Поле для конных поединков было устроено сложнее: посередине его перегораживал обитый дубовыми досками барьер высотой коню по грудь, а вокруг поля ста сорока футов в длину и сорока футов в ширину тоже тянулся дубовый забор.
Обе площадки были почти готовы. На поле для пеших поединков штукатуры и маляры уже начали развешивать украшения из крашеного холста и кожи, которые выглядели совсем как золотые и серебряные подставки для роскошных щитов.
Мастер-штукатур давно получил полный список рыцарей и оруженосцев, которые готовились выйти на поле. В конце списка были добавлены щиты еще не прибывших галлейцев и окситанцев, которые, как говорили слухи, уже в пути.
Королевский павильон тоже украшали гербы – монарх был знаменитым поединщиком и собирался участвовать в турнире.
Мастер-штукатур перечеркнул некоторые гербы тонкими красными линиями, точь-в-точь как в свитке. Граф Тоубрей больше не будет участвовать в турнирах. Граф Приграничья принял командование королевскими егерями на западе, чтобы отражать набеги Диких. Эдвард Деспенсей, лорд Бэйн, месяц назад забрал своих вассалов и покинул двор. Остался только его сын Томас, чей герб, к счастью, отличался от отцовского только восьмиконечной звездой.
Граф д’Э, кузен первого воина и знаменитый копейщик, уехал утром.