Грозный змей
Шрифт:
– Ты этого не сделаешь, – повторял один из них.
Другой завопил, призывая стражу.
Бланш снова начала соображать. Пусть этот человек и черный, и одет как язычник, но все же он спас ей больше, чем жизнь. А стража наверняка займет сторону хорошо одетых мужчин, а не служанки и иностранца. Если только им не повезет и не появится кто-то знакомый, например Эдвард.
Очень осторожно – он был опасен, а его спокойствие пугало не меньше цвета его кожи – она подошла ближе. Заговорила с ним, как с лошадью, уверенная, что он не знает нормального языка.
– Если вы пойдете со мной… просто
Она прошла у него за спиной, в пределах досягаемости его жуткой сабли. Колени у нее подгибались, руки дрожали, а в запястье пульсировала боль, но она не позволила слабости взять над собой верх.
Он наклонил голову, как норовистая лошадь. Заметил Бланш. Она вышла из переулка, переступила через труп и услышала шаги.
– Пойдем! – сказала она.
Вдалеке кто-то орал: «Стража!»
– Пойдем! – закричала она.
Он не шевельнулся. Бланш отвернулась. Она хотя бы попыталась. Под холмом был Чипсайд – и безопасность.
– Пойдем, – позвала она. Протянула руку – раненую, окровавленную руку, которая уже опухала.
Он посмотрел на нее и двинулся с места. Переступил через одну из своих жертв, подобрал шапку и двумя движениями протер ею клинок. Выбросил шапку и, не глядя, вернул саблю в ножны. Бланш бросилась бежать. Он последовал за ней.
У нее дергало запястье, и при каждом шаге становилось больнее. Она попыталась перехватить его другой рукой, но так оказалось еще хуже. Она закричала. Бланш не хотела кричать, но не сдержалась. К тому же она споткнулась и упала на землю, и теперь у нее болело еще и колено.
Появился еще один вооруженный человек. В руке он держал меч. Сам он был высок, как дерево, и широк в плечах, как целый дом. Бланш вздохнула с облегчением, потому что в этой части Харндона все знали сэра Рикара Ирксбейна, рыцаря Ордена. Но, даже думая о себе, она не забывала, что не может пустить все на самотек. Подняла голову.
– Сэр Рикар! – крикнула она. – Сэр рыцарь, он меня спас.
Сэр Рикар был связан обетом молчания. Он посмотрел на язычника и указал на него длинным мечом.
– Он меня спас, сэр, слышите? Галлейцы напали на меня… пресвятая Дева! – Она лепетала что-то и как будто слышала свой голос издали. Боль накатывала, как волна.
Бланш заплакала и попыталась сесть.
Мужчины были одного роста. Один бледный, рыжеволосый, с россыпью веснушек на огромном носу, а второй черный, как смола, в которую подмешали синей краски. Нос у ифрикуанца был небольшой и тонкий, а вот плечи такие же широкие и талия такая же узкая. И оружие у обоих схожего размера.
Оба посмотрели на девушку, которая лежала на земле. Оба держали оружие перед собой, с легкостью, свидетельствующей о большом опыте.
Ни один не говорил.
Кто-то продолжал звать стражу.
Сэр Рикар еле заметно поклонился. Потом с невероятной быстротой вложил меч в ножны и поднял девушку, легко, как перышко. Она отстранила его здоровой левой рукой.
– Не трогайте меня! – крикнула она, слыша себя как будто издали. – Я могу идти!
Язычник улыбнулся. Он склонил голову и вернул саблю в ножны. Рыцарь Ордена отпустил Бланш и сделал шаг назад, поднимая руки.
Бланш встала.
– Я справлюсь, – угрюмо сказала она.
Рыцарь Ордена поклонился ей. В этом поклоне были уважение, упрек и согласие. Очень выразительный оказался поклон. А потом рыцарь повернулся и побежал вниз, в сторону Чипсайда. Бланш похромала за ним, кое-как переставляя ноги, погоняя их, как мать непослушного ребенка. За ней шел неверный.
Альбанцы, как и другие народы, не любят того, чего не знают. Поэтому нового архиепископа Лорики почти всегда именовали «новым епископом», как будто в этом было нечто недостойное.
Новый епископ, Боэмунд де Фуа, был галлейцем. Это тоже вызывало некоторое странное предубеждение. Большая часть населения Харндона носила фамилии галлейского происхождения, включая купцов, мастеровых и дворян. Семплсы когда-то были Сент-Полами, Дентерминты – Д’Антре Дю Монтами. Шестьсот лет торговых отношений между харндонцами и галлейцами должны были привести к установлению добрых и доверительных отношений, однако не привели. Несмотря на то что все вокруг одевались по галлейской моде, носили галлейское оружие и в каждом доме хранилась Библия в галлейской обложке, галлейцы оставались объектом злых острот. Иногда против них даже поднимали бунты. Происхождение нового епископа говорило против него, каким бы праведным и скромным ни был он сам.
Из-за такого отношения молодой архиепископ постоянно злился. Ему свистели вслед на улицах, кидались комьями земли в его паланкин, а когда одного из священников обвинили в слишком вольном обхождении с мальчиком из церковного хора, его едва не убили подмастерья.
Поэтому самый могущественный церковный деятель Альбы встретил своего кузена и политического союзника Жана де Вральи в настроении, далеком от смирения и раскаяния. Вместе с де Вральи прибыл второй его кузен граф д’Э, сьер де Рохан, чье влияние при дворе начинало превосходить влияние самого де Вральи, и сэр Юстас л’Айл д’Адам, восходящая звезда рыцарства.
Де Рохан прибыл последним, но заговорил первым.
– Среди моих людей служит Маврикий д’Ивруа, – сказал он, указывая на молодого человека в дверях, – он готов рассказать о жутком злодействе, учиненном людьми королевы. Вынужден сообщить вам, господа, что четверо наших убиты.
Рука архиепископа взлетела к горлу. Остальные потянулись к рукоятям мечей.
– Кто их убил? – рявкнул де Вральи.
– Женщина, одна из камеристок королевы. Призвала демона прямо на улице. Демон убил четверых благородных господ. Когда же наши люди попытались за ним погнаться, его защитил рыцарь так называемого ордена Святого Фомы.
Граф д’Э таинственно улыбнулся:
– Разве тот, кто убил четырех человек, нуждается в защите?
Де Рохан метнул в него презрительный взгляд.
– Милорд, к чему спрашивать подобное? Вряд ли это имеет отношение к делу.
– Вы знакомы с Бланш Голд? – Д’Э рассмеялся. – Я не думаю, что получится обвинить ее в вызове демона. Хотя бы потому, что это явная ложь.
– Вы, месье, обвиняете меня во лжи? – Де Рохан взвился на ноги. Д’Э не шевельнулся.
– Да. Вы лжете. – Он кивнул на своего кузена. – Он лжет, и лжет намеренно.