Грозный змей

Кэмерон Кристиан

Бланш презирала их, как может презирать только молодая красивая женщина. Она ненавидела их за то, что они, в свою очередь, презирали всех женщин, полагая их слабыми и ни на что не способными, она проклинала их худшими словами. Никто из них не представлял, как подойти к женщине. Так говорили все служанки. Галлейцы были наглые, тупые и злые, как голодные волки.

Бланш преодолела коридор, почувствовав облегчение при мысли, что почти справилась, и спустилась по двум пролетам винтовой лестницы для слуг, наконец оказавшись в безопасности. Она прошла мимо одного из слуг верхнего дворца, Робина ле Гранта,

виночерпия. Он поклонился ей и улыбнулся.

У слуг был свой язык. Эта улыбка означала, что лестница свободна.

Бланш замедлила шаг и немного расслабилась. К презрению к галлейцам примешивался страх.

Прошла по кухонному коридору, кивнув трем знакомым девушкам.

– Тебя прачка искала, – улыбнулась одна.

Бланш полагала, что дворецкий не одобрил бы их шатание по коридорам. Он был не просто старший слуга, а джентльмен и правил ими железной рукой. Но она улыбнулась в ответ.

– На лестнице чисто, – сказала она, проходя мимо, свернула и побежала вниз знакомым путем. Справа остались речные ворота или, по крайней мере, развалины старых укреплений и коридоров, ведущих к реке. Слева была прачечная, женское царство. Прачки здесь стирали, гладили, а некоторые на самом деле были белошвейками и штопали, чинили и метили всю одежду – любой наряд во дворце помечался инициалами владельца, вышитыми крошечными стежками. Всего их было сорок пять, от двенадцатилетней Селии, стиравшей самое грязное, до девяностолетней матушки Хенк, которая уже почти не могла работать, но все еще вышивала лучше всех в Харндоне. И они трудились с утра до ночи, без перерыва. Главная прачка, мамаша Росс, носила форму верхних покоев, но никогда не выходила из своих владений.

Она стояла у дверей своей ниши, когда пришла Бланш. Бланш присела в реверансе. В прачечной уделяли большое значение формальностям.

– Я волновалась, девочка, – сказала мамаша Росс и заглянула в корзину.

– У королевы ничего нет в починку, – пояснила Бланш.

– Неприятности были?

– В коридорах нет галлейцев. Но новые дамы королевы… – Никто из слуг никогда не высказывался об обитателях дворца плохо. По крайней мере, прямо. Выразить свое мнение можно было тоном или взглядом – но не допускалось ничего, о чем можно сообщить и за что можно наказать.

Мамаша Росс прищурилась:

– Что-нибудь важное?

– Леди Агнес сказала, что мне нечего делать в королевских покоях. А я одета в ливрею! – В голосе Бланш прозвучала обида, хотя она этого не хотела.

Главная прачка поджала губы:

– Ясно.

Бланш быстро присела, как всегда приседают служанки:

– Я все выясню, мэм.

Мамаша Росс отпустила ее движением руки. Она всегда знала, пусть и смутно, что Бланш «что-то делает» для королевы. Этого ей было достаточно.

Бланш внесла свою корзину в жаркую прачечную. Когда она вывалила белье на стол для сортировки, ее жизнь в качестве доверенного лица королевы закончилась и началась обычная рутина.

– Бланш! Принеси нам водички, – попросила матушка Хенк.

– Бланш, ты обещала научить меня декоративному стежку, – напомнила юная Элис.

– Бланш, в твоей корзине скопилось очень много шитья! И я с трудом справляюсь с одеждой короля! – крикнула Эллен. Эллен тоже была дворцовой прачкой, тоже носила форму и имела право собирать белье в стирку в общих помещениях дворца. Как и Бланш, она была молода, хороша собой и работала во дворце с самого детства.

Бланш уже так устала с утра, что ей очень хотелось плюхнуться на стул рядом с белошвейками. Она вынула из кармана под киртлом свой драгоценный набор для шитья со стальными ножницами, которые изготовил сам мастер Пиэл, с парой серебряных наперстков, дюжиной костяных пластинок для наматывания ниток и самими нитками – белыми шелковыми, белыми льняными, черными шелковыми, черными льняными, а в этом году еще красными и голубыми – для формы.

Эллен мотала нитки. Красильщики присылали их большим клубками, и белошвейки и портные перематывали нитки поудобнее для себя. У Бланш были две красивые моталки – очень маленькая из слоновой кости, принадлежавшая ее матери, и еще одна, перламутровая, из Ифрикуа. Обе остались дома.

– Если бы король носил шоссы покрепче… – Эллен тряхнула головой.

На коленях у нее лежали чудесные шоссы. Одна штанина в красно-голубые ромбы, а вторая пурпурная, с богатой золотой вышивкой. Они были сделаны по последней моде, предписывавшей сшивать штанины сверху, и поэтому порвались в паху.

– Он слишком стар для таких штучек, – сказала Эллен.

Всего год назад никому бы не пришло в голову открыто критиковать наряды короля. Бланш казалось, что даже слушать это – почти измена.

Эллен нахмурилась, чувствуя, что перегнула палку.

– Я просто… – Она замолчала и посмотрела на пурпурный клубок. Смотала нитку и принялась за голубую.

Она не сказала, что думает, но все и так это знали. Эллен критиковала не короля, а его новую любовницу, рыжеволосую девушку семнадцати лет от роду. Леди Джейн Сейбл. Ее имя никогда не упоминалось на половине слуг. Она как будто свела короля с ума, он притворялся, что все еще молод, и его погоня за молодостью – ее и своей – привела к потере королевского достоинства, что почувствовали все слуги.

Сама по себе леди Джейн была не так плоха. Хорошо воспитанная, она вела себя осторожно, берегла репутацию короля и вежливо обращалась со слугами. Но у нее была собственная фрейлина, Сара, и ее белье никогда не попадало в прачечную. Сара ела в покоях хозяйки и никогда не выходила в большой зал под лестницей, где обедали и спали слуги. К тому же отец леди был лидером прогаллейской партии в Альбе.

Бланш начала чинить рубашки королевы. Она терпеливо сшила полдюжины новых, пригодных для положения королевы. Над ними она работала дома, вместе с матерью. Но даже новые рубашки разошлись по боковым швам.

Бланш вытащила маленький распарыватель – бритвенно острый ножичек с тупым концом, длиной всего в пару дюймов, тоже изделие мастера Пиэла, – и начала пороть боковой шов.

– Бланш! – крикнула мамаша Росс.

Бланш встала, уронила шитье в корзину и побежала к главной прачке, приказы которой исполнялись всегда. Ножичек она держала в руке. Это была настоящая драгоценность, он стоил пяти дней работы, и карман он бы прорезал в считаные мгновения. Она засунула его за ухо.

– Бланш, отнеси записку мастеру Корду в Чипсайд. И спроси, где лен, который мы заказывали на весну. Я совсем забегалась и забыла утром.