Грозовой август
Шрифт:
Комбриг, кивнув на пленного, сказал Викентию Ивановичу:
— Видите, сколько спеси у этого гада?
Мамура густо покраснел и вдруг заговорил довольно чисто по-русски:
— Прошу вас, господин полковник, не оскорблять моей чести. Я офицер японской императорской армии. — И многозначительно добавил: — Я потомок Оямы [9] . Вы знаете такого маршала?
— Куда же вы дели свой мундир, потомок маршала? — спросил с иронией Волобой. — Кстати, вы на самом деле потомок Оямы или просто хотите напомнить мне некоторые страницы
9
Маршала Ояму японская военщина прославляла как победителя при Мукдене и Ляояне в русско-японскую войну 1904—1905 гг.
— Вы догадливы, господин полковник, — осклабился Мамура. — Я хотел вам напомнить страницы истории...
— Ясно. А вы не родственник, случайно, генерала Камацубары? [10]
— Нет, не родственник, — торопливо ответил пленный.
Волобою было неприятно говорить со спесивым майором. Но перед ним, судя но всему, сидел штабной офицер. Он должен был знать, что намеревается предпринять командующий японским 3-м фронтом генерал Усироку Дзюн, и это заставляло комбрига продолжать допрос.
10
Камацубара командовал японскими войсками в боях у реки Халхин-Гол.
— Не будем углубляться в дебри истории, — посоветовал Волобой. — Давайте поговорим о настоящем. Как вы расценили появление наших танков у вас в тылу?
— Мы думали, что ваши танки пойдут по Чохарской равнине на Жэхэ. Но вы пошли через Большой Хинган. Вы сошли с ума.
— Значит, вы считаете нас сумасшедшими?
— Это от потери крови. У вас кружится голова. Вам бы лежать в постели, а вы лезете на Хинган!
— Вы считаете его непроходимым?
— О, я понимаю: вы намерены быстро-быстро пройти с танками в центр Маньчжоу-ди-Го, хотите сделать блицкриг. Но вы можете попасть в смешное положение.
Мамура стал говорить о непроходимости Большого Хингана для танковых частей, о крутых подъемах и спусках, о горных узких тропинках, по которым могут пройти лишь мелкие подразделения пехоты. По его словам, комендант Халун-Аршанского укрепрайона долго смеялся, узнав, что русские танки пошли через Хинганский хребет.
— Смеялся, говорите? Не рано ли? Ведь смеется хорошо тот, кто смеется последним.
— Вы хотите хорошо смеяться? Но у вас впереди Хинган, а сзади Халун-Аршан. Там у нас много солдат. Вы не боитесь иметь такую силу у себя за спиной?
— Не пугайте. Были у нас немцы в тылу и под Корсунью, и под Яссами. И ничего получалось.
Волобой не без любопытства разглядывал представителя Гумбацу [11] , и он показался ему чем-то похожим на эту ночную совку, что упрямо билась о лампочку, стараясь ее погасить. Удар слева, удар снизу — а лампочка все горит.
— Я знаю военную историю: Суворов! Альпы!
— Да, Суворов не устарел.
— Но ваш Суворов говорил про солдат, а не про танки.
— Он просто не успел сказать: не дожил до них.
11
Японская военщина (япон.).
— Вы оптимист! Но не ваш ли дедушка собирался закидать нас шапками сорок лет назад? — снова осклабился Мамура.
— Знаю. Старик просчитался. Шапками вас не закидаешь. А снарядами и бомбами закидать можно. И мы это сделаем! — Комбриг изучающе поглядел на японца, чиркнул зажигалкой.
— Нет! — вскинул голову Мамура. — Перед вами лучшая в Японии Квантунская армия. Полки генерала Усироку Дзюна. Им гордится микадо!
— Скажите откровенно, у вас хватит сил задержать нас на хинганских перевалах? — спросил Волобой.
— Для этого не надо иметь много сил. В горах одна батарея остановит ваши железные машины.
Волобой понимал, что Мамура во многом прав: в горах танк задержать не трудно. Но все-таки сказал, что одна батарея его не задержит. Тогда Мамура поднял вверх палец и назидательно, почти торжественно проговорил:
— Не забывайте, господин полковник: для современной армии сотня километров — не расстояние.
— И вы, господин майор, не забывайте, наша авиация не позволит вам подбросить на перевалы артиллерию.
— Она ждет вас. Идите в горы, идите! Мы отрежем вам пути назад, закроем выходы из гор на той стороне. Вы будете зимовать в горах. Хинган будет вашей могилой, танки будут вашими гробами! Да, да! Вы вспомните меня...
Волобой с усмешкой посмотрел на Мамуру. Ему стало ясно: японцы не предполагали, что наши танки пойдут через Хинган. Гораздо логичнее было считать, что они двинутся по равнине. Но на том, видимо, и строился замысел всей операции — поступить «нелогично», свалиться на врага оттуда, откуда он не ждет.
— Вы не ответили прямо ни на один вопрос, — сказал он. — Но я узнал все, что мне нужно. Вы не хотите, чтобы наши танки шли в горы. Значит, вы не ждали их там и вам нечем их держать. Так ведь?
Ван Гу-ан почувствовал, что разговор подходит к концу, сжал винтовку, шагнул к Мамуре. Тот шарахнулся в сторону.
— Бакаяро! [12]
— Вам мерещатся расстрелянные китайцы? — спросил Викентий Иванович. — Бойтесь живых!
Прежде чем выпроводить очумелого майора, Волобой сказал:
12
Болван (япон.).
— Натворили вы здесь — хуже некуда. Убирайтесь домой. Что вы хорохоритесь? Во всем мире наступило замирение. Одни вы мечами размахиваете. Пора прийти в себя.
С Большого Хингана спускалась на землю темная ночь. Где-то выли шакалы. Прохладнее стал воздух, сильнее запахло болотной гнилью. Из потонувшей во мгле баргутской деревушки доносился запах горелого кизяка. Все тише становилось в стане. Поужинав, бойцы ложились на разостланные шинели, одни тут же засыпали, другие тихонько переговаривались. Илько глядел на деревушку, шептал стихи: