Грозовой Сумрак
Шрифт:
Те, от кого отказался и мир под солнцем, и изнанка тени.
Не-жить проклятая, неупокоенная. Загнившие на корню души, обросшие жутковатой, причудливой оболочкой, вызываемые в мир людей через добровольного проводника, угнездившегося в живом человеческом теле.
И наблюдающего за смертными через почерневший, затянутый гнилостным бельмом левый глаз волшебницы Гвендолин…
Лунная дорожка на поверхности широкой и глубокой реки с быстрым течением была прерывистой, яркой, рассыпающейся на отдельные блики-досочки. Как прогнивший до основания мост, который возвышался над водой черными огрызками когда-то прочных деревянных опор. Середина моста давно переломилась и рухнула в воду, остались только две наиболее прочные секции, соединенные с высоким илистым берегом, поросшим низким кустарником и жесткой осокой. И не переплыть эту реку никак – снесет течением невесть насколько, а если попадется водоворот, то и вовсе не выберешься, отправишься на дно развлекать русалок и речных духов в качестве свежего утопленника
– Должно быть, переправу перенесли ниже по течению, – неуверенно, негромко произнес фаэриэ, стоящий рядом со мной и рассматривающий остатки моста, натужно поскрипывающие каждый раз, когда порыв ветра ударялся о гнилые опоры. – Кажется, я слишком понадеялся на свои воспоминания об этой местности, забыв о том, что люди строят уже не так хорошо, как раньше.
– Деревянные мосты вообще стоят недолго, только если за ними не присматривают русалки, – вздохнула я, усаживаясь на берег и пристально наблюдая за рябью на лунной дорожке, за тем, как течение разрезает ее тонкими черными лезвиями, разбивает серебряное полотно на куски, пускает широкие трещины в отражении луны от берега до берега.
Нащупала в небольшом кожаном футляре, висящем на поясе, прохладные тростниковые трубочки резной флейты. Подняла взгляд на луну в небе, сияющую, как начищенная до блеска серебряная монетка, поймавшая лучик солнца на вычурную чеканку.
Весенние ши-дани разделяют лунные лучи на тончайшие спицы, пропуская свет через изумрудно-зеленое птичье перо, превращают их в серебряные нити, которые днем кажутся обыкновенным шелком, а ночью блестят, как подсвеченный изнутри хрусталь. Этими нитками вышиваются узоры-заклинания, узоры-обереги, скрепляются брачные узы, а еще говорят, что из лунных лучей суровые зимники куют волшебное оружие, которое прячут от посторонних глаз в глубине северного Алгорского холма. Так почему нельзя превратить лунную дорожку в настоящий мост, который выдержит двоих?
Можно. Если заручиться поддержкой тех, для кого течение реки становится продолжением рук, кто сам является водой и льдом, спит на дне глубоких омутов и выходит на берег вместе с половодьем.
Водяные духи, русалки, как их прозвали люди. Слабые, вынужденные жить вместе фаэриэ. Ставшие единым целым с рекой, что приютила их. Неспокойные, непостоянные создания…
Ветер зашумел в макушках деревьев, принес на своих крыльях безумный, безудержный вскрик-плач, переходящий в звонкий заливистый хохот. Меня передернуло, пальцы сжались на рукояти даренного Холмом ножа. Острый кончик янтарной капельки кольнул ладонь искоркой затаенной силы – болезненно, резко, недовольно. Я застыла, чувствуя, как приливной волной подкатывается к берегу внешне спокойной реки нежить, как эта волна несет с собой удушающий запах тлена, сгнившего савана и ледяной сырости затхлого подземелья, – а у меня нет сил, чтобы дотянуться до Осенней рощи, окунуть замерзшие ладони в благословенное золото солнечных лучей, щедро изливаемое даром древа королей.
Слишком много сил я потратила сегодня, слишком высокой ценой обошелся мне поворот времени для человеческого мага. Всей моей крови не хватит, чтобы оплатить здесь и сейчас еще одну милость беспокойного сердца западного Холма, а другой цены для красного лезвия с рисунком-прожилочками я не знала.
– Фиорэ, нам нужен дождь. – Фаэриэ опустился рядом со мной на колени, неровно остриженные волосы шелестящим водопадом соскользнули вперед, занавешивая узкое лицо с кажущимися бездонными глазами-провалами. Где он потерял плетеную ленту-обруч, что не давала волосам лезть в глаза? Кажется, еще днем она пересекала его лоб, удерживала темно-серые пряди, которые сейчас полоскались на ветру…
– Не могу, – шепот-признание. Я повторяла сказанные совсем недавно Реем слова и впервые была абсолютно уверена, что говорю правду. – Я исчерпала свою меру платы на крови. На сегодня – точно. Потом – не знаю.
– Значит, я вместо тебя станцую сегодня ночью со смертью. – Он улыбнулся, убирая волосы от лица, и вдруг сгреб меня в охапку, обнимая и крепко целуя в губы. Отчаянно. Горячо.
В прохладном ночном воздухе одуряюще пахло свежескошенной травой и водяными лилиями, послегрозовой свежестью, а еще почему-то железной окалиной. Тишина, спустившаяся на излучину реки, стала душной и тяжелой, словно кто-то накинул мне на голову плотное стеганое одеяло.
Рейалл отстранился, провел кончиками пальцев по моему лицу, медленно и неторопливо, несмотря на приближающуюся погоню. Словно старался запомнить это ощущение, прежде чем…
– Ты сказал «станцую»? – вдруг спохватилась я, вскакивая на ноги и глядя на лунную дорогу уже совсем по-другому.
Можно по ней перейти на ту сторону, можно! Только бы не забыться, только бы не сбиться с ритма и суметь навязать свой!
– Рей, помоги мне спуститься к воде! Я сделаю нам мост, на который не сможет ступить ни нежить, ни человек.
Мост для волшебных созданий из Холмов, по которому они могут провести лишь своего слугу или же того, с кем ши-дани связывают узы общего договора. Только бы успеть достучаться до водяных фей, до фаэриэ, живущих в глубине этой реки…
Теплая волна плеснула на узенькую илистую косу, заметенную тонкими, резко пахнущими рекой лентами водорослей и подгнившими листьями желтых кувшинок, окатила носки моих сапог. Я торопливо сбросила с плеч легкий походный плащ и принялась раздеваться, укладывая одежду и обувь на расстеленную плотную ткань под невозмутимым взглядом Рейалла.
– Мне тоже раздеться догола? – поинтересовался он, наблюдая за тем, как я увязываю вещи в походный узел, оставляя на себе только широкий кожаный пояс с ножнами и прочным кошельком, где я носила флейту.
– Только снять обувь. По лунной дороге можно пройти лишь босиком, в сапогах уйдешь под воду на первом же шаге.
Я сунула ему в руки получившийся тючок и шагнула вперед, к воде, чувствуя, как ступни щекочет ласковая речная волна, как песчинки, поднятые со дна, оседают на молочно-белой, незагорелой коже. Ветер шевельнул распущенные косы, скользнул по животу прохладным шелковым шлейфом, но я отогнала его ладонью, как верную собаку, лезущую под руку в самый неподходящий момент.
Тростниковая золоченая флейта, извлеченная из футляра на поясе, мягко засияла, подобно зыбкому болотному огоньку, стоило мне только поднести ее к губам и подарить ей звонкий, хрупкий голос своим дыханием. Мелодия-росток, мелодия-нить, хрустальная прозрачная веточка, тянущаяся к черному, усыпанному бриллиантами звезд небу. Она повисла над рекой тонкой струной, зазвенела, запела, начисто перекрывая даже разносящиеся над лесом вопли приближающейся нежити, учуявшей наконец-то желанную добычу.