Грудь четвертого человека
Шрифт:
Шульц, солдат второго года службы, переведенный к нам из другой какой-то части. При такой своей немецкой фамилии человек он был, подобно лермонтовскому Вернеру, совершенно русский, при том – местный, из Приморья, что для дислоцированных здесь войск – большая редкость: гражданского населения в крае чуть ли не меньше, чем военного… Илюшка был родом из таежного селения и до армии занимался охотой и сбором целебного корня жень-шень, о котором такую чудную повесть написал Михаил Пришвин.
Почтальон в армейском быту фигура особая – недаром о почте полевой даже песни сложены. Почтальона в полку всегда с нетерпением ждут, ему рады, ему готовы услужить,
Филипп Кирияк давно, еще со времен карантина, ждал посылку из дому, из далекой Молдовы. Он попросил родных, чтобы непременно вложили туда большую бутыль, а с чем – сами должны догадаться! И чтоб упаковали безопасно, обложив чем-нибудь мягким. В свои ожидания посылки посвятил почтальона (чтоб тот нес осторожно, не разбил, не пролил); меня – как своего учителя русского языка; нашего общего товарища Манеску – как самого уважаемого среди своих соплеменников… И всем обещал: когда вино из Молдавии будет получено – я вас угощу!
И вот – торжественный момент: Илюха Шульц припер из Чернятина солидный ящик, Кирияк проверил содержимое – литровая бутыль в целости и сохранности!
Филипп ликовал. Его курносое, несколько бульдожье крестьянское лицо сияло от предвкушаемого удовольствия. Вообще-то он выглядел старше своих 23-х лет, – даже, я бы сказал, старообразно, однако теперь от радости морщины на лбу и на щеках разгладились, человек помолодел!
В это время в армии властвовал "сухой закон". Не так чтобы его строго придерживались: офицеры в своем кругу, в свободное от службы время могли себе позволить выпить. Но солдат и сержант срочной службы находится на службе всегда. И за одно только появление в нетрезвом виде, как правило, наказывали гауптвахтой. Однако ведь давно известно: "Руси есть веселие пити", – должно быть, и Молдавии
– тоже… Что ж (думал я), ради удовольствия отведать вкус и аромат тамошней знаменитой лозы – стоит рискнуть…
Теперь предстояло в условиях строгого запрета на употребление любых видов алкогольной продукции организовать распитие прибывшей бутыли. По-видимому, для облегчения задачи ее хозяин пригласил к пиршественному столу, кроме уже названной троицы, еще и нашего помкомвзвода младшего сержанта Крюкова, который только что сменил на этой должности младшего сержанта Фетищева. Казалось, начальство специально подбирало их на этот пост по признаку наибольшей курносости, а главное – по росту: в каждом от макушки до пят было по
1м 52 см – минимальный призывной рост в СССР. Но если Гена Фетищев был добряк, то Коля Крюков – ревностный служака. По всякому поводу и без всякого повода он нас дергал: строил, ровнял, тренировал – лишь бы не давать ни минуты покоя. У него были свои присловки и обмолвки: станешь, например, о чем-нибудь расспрашивать (на тему предстоящих учений, завтрашнего кино или еще что-то) – он в ответ: "В армии тем хорошо, что все скажут!" Но прямо, не уклончиво – никогда ни слова!
Или – вот как он пересказывал дисциплинарный устав. Там говорится: командир, чтобы заставить подчиненного выполнить приказание, имеет вообще-то право применить оружие, но – "только в крайнем, не терпящем отлагательства случае". У Крюкова эта формула звучала так:
– Когда командир имеет право применить к подчиненному оружие?
Спросил – и глядит победительно на
Но, как и большинство встречавшихся мне строгих ревнителей уставов, сам наш "младшой" был непрочь от них отлынить – в частности, прикладывался к спиртному. Вот хитрый Кирияк и решил его взять в долю…Иначе было бы практически невозможно нам четверым
(самому Кирияку, Шульцу, Манеску и мне) не явиться сразу после обеда в казарму.
Пообедав, мы четверо из столовой побежали во взводный "класс" – глинобитную мазанку в дальнем углу военного городка. Вскоре туда явился и Крюков. Кирияк вытащил из мешка огромную бутылку. Мне, как нельзя кстати, припомнились чудесные стихи Николая Тихонова: "И струился сок задорный, все печали погребал, – красный, синий, желтый. черный – по заветным погребам".
Наш молдавский друг обнажил бутылку от всяческих предохранявших ее тряпиц – и нашим глазам предстала дивная темная жидкость…
"Красное!" – догадался я. Филипп вытащил пробку… и в нос шибанул одуряющее гнусный дух свекольной сивухи!
Дальнейшее развитие действия таково. Я не смог отпить даже глоток
– хотя бы из вежливости. Илюшка Шульц оказался тактичнее: он выпил… и тут же отдал все земле. Точнее – некрашеному дощатому полу класс-хибарки. После чего сам принялся удалять следы своей минутной слабости. Манеску оказался более стойким и одолел с полстакана адского пойла. Но Кирияк с помкомвзводом надрались под завязку, и мы втроем вынждены были их двоих средь бела дня тащить в казарму, а там, мертвецки пьяных, укладывать на койки. Как и почему все это обошлось без каких-либо последствий – до сих пор понять не могу.
Глава 16.Через день – на ремень…
Один из первых образчиков советско-армейского фольклора – веселая получастушка: "Через день – на ремень, через два – на кухню!"
Популярная речевочка отражает реалию солдатского быта, основанного на сочетании повседневного ратного труда с хозяйственным самообслуживанием. Мне выпало на собственном опыте изведать такую жизнь: аккурат с обозначенной в стишке периодичностью ходить в караул и на пищеблок.
О кухонном наряде уже немного рассказано выше. После того неудачного случая, когда я, не выдержав невыносимой боли в нарвавших ногах, сбежал из кухни в казарму, мне довелось много раз бывать кухонным рабочим, я втянулся и привык. Правда, это уже когда ноги пришли в порядок.
Пищеблок солдатской столовой на 2000 человек – это целое предприятие. У нас, например, было шесть котлов: пять – 500-литровых
– для супов и каш и один – половинного размера: для чая.
"Зачем так много?" – спросит неискушенный. Но пока один котел отмывают от остатков предыдущего варева, в другой, уже отмытый, закладывается очередное блюдо. После чая драить котел не надо – вот он и есть лишь один. Но все это означает, что кочегару (он тоже из суточного наряда) надо пошевеливаться. Некоторые, однако, любили ходить в наряд именно кочегарами – особенно зимой, когда возле печей так кстати можно согреться. Если правильно организовать свой труд, то удастся временами прикорнуть, "покемарить" (соснуть)… Мне, однако. ни разу не выпала эта должность. Зато в варочном цехе и посудомойке бывал чаще, чем хотелось.