Grunedaal
Шрифт:
Добровольные смотрители порядка стали именоваться "солдатами Неизвестного воинства". Это поначалу вызвало возмущение у самого бывшего казначея, но вскоре он решил, что здесь нет большого преступления. "Это символично, что вы так называете себя и так вы тоже подтверждаете свою службу установленной власти," - успокоившись, сказал бывший казначей после того, как добровольцы заверили, что называют так себя для удобства, но ни в коей мере не считают себя частью победоносного и прославленного Неизвестного воинства. Создание такого полезного общества было освящено священнослужителем и оно временно стало под начало Исполнителя воли Безымянного.
В тот же день добровольцы вторглись в дома тех, кто участвовал в самодеятельной экспедиции бывшего молочника или подозревавшихся в сочувствии. Виновных были палками и туго связывали веревками, после чего они были уведены. Больше о них никто ничего не слышал. Из-за этого даже тайные поклонники культа Четырнадцати Мучеников стали открыто славить власть Безымянного вместе со священнослужителем. А те, кто еще был нестарым и здоровым мужчиной, поспешили стать добровольцами, - они получали бесплатное довольствие по приказу бывшего казначея. Дома обвиненных в преступлениях конфисковывались в пользу добровольцев. И если поначалу еще случались раскрытия преступных намерений и обнаруживали в том или ином доме изображения "мучеников", то со временем число раскрываний сократилось и городская жизнь снова вошла в тихое русло...
На десятый год от Пришествия неожиданно скончался бывший казначей. Многие говорили, что он подорвал свое здоровье на каждодневной службе у Безымянного. "Он работал не покладая рук." - с сожалением говорили люди. По устному завещанию покойного новым представителем установленной власти становился его старший сын по имени Орта. Орте было тогда сорок четыре года и он начал свою службу с того, что стал именоваться Наместником Безымянного Короля. И когда на одиннадцатом году от Пришествия умер старый священнослужитель, новым Баи-ларну-техеном, что значит Прославляющий установленную власть, Орта назначил брата покойного, - так была сохранена преемственность.
Люди спокойно восприняли необходимые перемены и подчинились новым представителям, говоря: "Так уже повелось и это к лучшему..." Никто не вспоминал более про магистратный совет или священное писание, ибо люди думали: "То было до Пришествия и сейчас никак не применимо..." Именем бывшего молочника пугали детей, и слова ул-лекрна-семер, - "поступать как бывший молочник", - выражали высшую степень негодования. Когда люди сильно печалились, они в тайне от добровольцев молились Четырнадцати Мученикам. Когда они сильно боялись, они шли к месту сгоревшего храма и там просили Безымянного Короля о сохранении мира и спокойствия в городе.
Со временем стали поговаривать, что главой тайного Братства Четырнадцати Мучеников состоит никто иной как сам Прославляющий. Насмешники говорили шепотом: "Слышали мы, что именно он заправляет тайными молебнами..." Но осторожные люди отвергали такую чушь и грозили вызвать добровольцев, чтобы пресечь подобные разговоры. Насмешники пугались и больше не говорили подобных вещей, - они как и все боялись добровольцев.
Так повелось, что добровольцы стали назначаться Наместником Безымянного Короля из семей тех, кто первыми стал служить на таком поприще. И когда от несчастного случая умер еще молодой Наместник, новым Наместником стал его младший брат по имени Тийла. Тийла отказался от собственного имени, говоря: "Я служу Безымянному Королю и поэтому у меня не может быть ничего, кроме искренней преданности к установленной власти!" С тех пор Наместники стали безымянными: все они происходили из рода Тийлы и потому звались Тийларладу "потомок Тийлы", - и это был их второй титул.
Когда умер Прославляющий, Тийларладу назначил новым Прославляющим человека из рода Майара - того самого нового священнослужителя, который начал прославление власти Безымянного Короля. Поэтому он зовется Майарладу "потомок Майара"; собственного имени он не имеет также, как и Наместник...
Рассказывают, что в том заречном селении, в котором когда-то остановилась первая делегация после бегства, до сих пор живут потомки глашатая, стражника и подмастерья. Они взяли в жены местных девушек и нарожали много здоровых детей. Их потомки так и называются: Дойбаладу, Илвамладу, Со-сотладу, - что значит "потомок Глашатая", "потомок Стражника", "потомок Подмастерья". Эти три рода совместно управляют селением и почти ничего не знают о городе и его жителях. Селение так и зовется Кутлисаадан - "Место, куда пришли трое". Его жители бояться страшного Неизвестного воинства. Они не платят налогов и никак не сообщаются с городом. Всякое упоминание о Неизвестном воинстве наводит на них необъяснимый страх, и когда они ругаются в минуты большого негодования, то они поворачиваются в сторону города, говоря: "Будь проклято место, куда бежал писарь!" Кто такой писарь - они не знают, так как не знают письма, но еще их деды говорили так. Но среди них принято называть "писарем" самых плохих и бездушных людей - воров, лжецов и прелюбодеев.
Рассказ Йорвена Сассавата
Самая трудная задача в поиске исторической истины: что делать с найденной истиной.
"Изречения" великого Перинана
На этом старик Арда закончил свое длинное повествование.
Он выдохся и теперь жалобно тер костлявыми руками горло, а на глазах выступили слезы. Я не замедлил поблагодарить доброго старика: его рассказ был удивительным, и ни на что не похожим. По-крайней мере, я ничего похожего не слышал, учась в Школе Перинана или путешествуя в поисках Грюнедаля. В комнате было темно и тихо, лишь потрескивала догорающая свеча да иногда позвякивал чем-то снаружи сонный ветер. Я не знал: день сейчас или ночь, вечер или утро. Увлекшись рассказом старика, я не заметил как пролетело время.
Не знаю, содержится ли в его рассказе историческая правда. На первый взгляд, услышанное мною представляло собой жуткое переплетение народных легенд, нелепых слухов и фантастических дополнений, приданных к повествованию различными неведомыми мне сочинителями. "Где здесь правда, а где чистый вымысел?" - спрашивал я себя и не находил вразумительного ответа. Если принять за чистую монету то, что рассказал мне старый хозяин, тогда многое, увиденное мною в этом странном городе, становилось понятным и объяснимым. Но можно ли реальность, какая бы она не была странная и неузнаваемая для трезвомыслящего, объяснять мифом или народной фантазией?.. Я стремился найти город, о котором упомянул великий Перинан в своих "Южных хрониках". Я нашел его, но теперь не знал: что мне делать с найденным, если оно не оказалось сказочным сокровищем? Если оно - только мутная лужа на дне высохшего колодца. Да, там, на самом ее дне что-то блестит и переливается. Но что? Золотая брошь, оброненная красавицей? Лунный свет, не знающий человеческих треволнений? Жирная грязь?.. Я жадно слушал рассказ Арды: жадность съела мою уверенность. Теперь жадность поедала меня и мне было неприятно... Я не знал о чем спрашивать старика после того, как он рассказывал. Вопросы куда-то исчезли и я почувствовал большую усталость, словно повторно преодолел безлюдную пустыню и ледяные горы. Что мне делать там, откуда я пришел и куда вернулся? Что мне говорить старику?..
Старик помассировав горло, откашлялся и торопливо встал, словно чего-то испугался. Он тихо пожелал мне спокойной ночи и поспешил прочь, как будто за ним гнались чудовища. Окликнуть его в это мгновение - злая и неумная шутка. Я закрыл глаза. Спокойной ночи? Или спокойного дня?..
Когда я проснулся, я понял: мне надоело искусственное затворничество в четырех стенах. Пора выйти и подышать свежим воздухом, - мое желание выйти стало буйным и требовательным. Я умылся из лохани, что заботливо оставил в моей комнате старик, и затем стал звать хозяина. Звать мне пришлось долго: он все не шел и это стало меня раздражать. Увидев его растревоженное лицо, я поспешил успокоить: со мной ничего не случилось и я хорошо отдохнул. Тогда добрый старик решил было, что я проголодался, но я поспешил его заверить, что совсем не голоден. Он недоверчиво уставился на меня подслеповатыми глазками и переспросил: "Господин Орви не хочет позавтракать?" Нет, Орви не хочет завтракать. "Зачем господин Орви меня звал?" Чтобы выйти и подышать свежим воздухом. На лице у старика появилось странное выражение: словно я сказал какую-то непристойность. Я повторно попросил его сопровождать. После моей невинной просьбы последовала длинная пауза, - нечто, до отказа набитое глухим недоверием. Я уже думал, что он обиделся, - это был человек с странными причудами. Тут старик неожиданно согласился и забормотал себе что-то под нос что-то вроде "конечно же, он из далекой страны..."
Только тут я обратил внимание на это: все время, пока я жил у старого Арды, я уже много раз слышал про то, что я - человек из далекой страны. Мне казалось, что сами стены этого дома, его слепые окна, его дверь, неприветливо стиснувшая зубы замков и запоров, сам воздух комнаты шепчут вслед за старческим бормотанием: "конечно, он - человек из далекой страны..." Мне не нравился воображаемый шепот. Мне не нравилось бормотание чудного старика. Теперь я понимал, почему он пригласил меня к себе, откуда такое неожиданное гостеприимство - и это на фоне хозяйничающей в городе грубости "стражников" и подозрительности виденных мною жителей. Он, вероятно, принимал меня за какую-то важную персону. То ли считал, что я пришел из той далекой страны, куда ушли мифические Четырнадцать Мучеников. То ли я родом оттуда, откуда когда-то пришло еще более мифическое Неизвестное воинство, - что я их соотечественник...