Grunedaal
Шрифт:
Именно в тот день у меня оформилось решение оставить стены Школы и стать Свободным историком. Но, понятное дело, я никому об этом не сказал, опасаясь гнева магистра Герта и худших последствий, какие могли возникнуть в этом случае. Я занимался текущей работой в городе, но внутри у меня царила странная тишина и опустошенность. Я должен был решиться на что-то, прийти к твердому мнению - не приходил, избегая, порой, думать о будущем. Моя попытка поговорить с одним из помощников Ректора не удалась: все они ссылались на большую занятость, но невооруженным глазом было видно их явное нежелание разговаривать с тем, с кем не хочет разговаривать сам Ректор. Мне оставалось ждать истечения срока практики...
Когда это произошло (а это случилось сразу же после осенних празднований), я был внутренне спокоен, слава Истории. А спокоен я был потому, что пришел к решению. Меня вызвали на Ректорат вместе с другими шестью соискателями. Как намеренно все шестеро получили назначения - мне пришлось ждать, по куда последний со словами благодарности не покинул торжественный зал Ректората. Только тут меня заметила комиссия по назначениям, которую возглавлял старший магистр Олехен. Еще когда я узнал
Прошло некоторое время, и меня вновь вызвали на комиссию, и снова я брал право отсрочки, вызывая неудовольствие старших магистров. Так повторялось несколько раз. Дошло до того, что про меня стали ходить анекдоты и даже ученики, которым в принципе запрещалось порицать магистров или интерпретировать события в Школе самостоятельно, посмеивались надо мной. Меня это бесило, но я ничего не мог с собой поделать: Олехен только и ждал случая наказать меня за давнее бунтарство...
Прошло два года. За день до очередной комиссии (это было опять сразу за осенними празднествами) ко мне неожиданно пришел Наставник Герт. Выглядел он постаревшим и осунувшимся, и как только вошел, попросил кресло. Усевшись, он спросил меня о моем выборе. Меня это удивило больше того факта, что магистр Герт пришел ко мне в комнату. По традиции никто не имел права требовать выбора ранее дня, который назначила комиссия. Даже если это был сам Наставник... Видя мое замешательство, Герт поспешил успокоить меня: "Не подумай, что я требую от тебя огласить решение. Просто мне интересно, как ты видишь свое будущее... Я не вижу твоего будущего, Йорвен" - тихо признался он и только тогда посмотрел мне в глаза.
– "Я догадываюсь, к какому решению ты пришел, - это не трудно понять. Может быть, я и сам в такой ситуации вынес бы такое решение... Может быть, я не знаю... Но ты, правда, собираешь объявить это на комиссии?" Я проглотил слюну и кивнул: не ожидал, что Герт способен понять мои поступки и тем-более желания. "Раньше я попытался бы наказать тебя. Ты знаешь, традиция разрешает это, но практика немного отличается от традиции. Я мог бы помешать тебе, и ты последовал бы примеру Баренена и Реннера... Но не теперь." Герт покачал головой и видя мое замешательство, уточнил: "Я и сам не знаю, почему так поступаю. Что-то не дает мне чинить тебе, Йорвен, препятствия. Но что?.." Разговор между нами не получился: Наставник, казалось, был погружен в свои невеселые размышления, а у меня словно язык прирос к небу, - я не мог заставить себя сказать и слово. Мы некоторое время молчали и в комнате повисла странная атмосфера тяжелой напряженности, скованности и неудовлетворения... Когда Герт уходил, он переспросил меня: "Ты точно решил это сделать, Йорвен?" Я подтвердил его худшие опасения. Его лицо стало непроницаемым, а взгляд отстраненным: "Во всяком случае, я не буду тебе мешать... Но ты все-таки подумай. Еще есть время." Он вышел, а я остался сидеть в полном недоумении. Так оказалось, что я совсем не знаю Наставника Герта. Теперь я думаю, что и другие магистры не знали толком Ректора. Им только казалось, что они его знали, - но это было обманчивое знание. Я со страхом ждал завтрашнего дня...
Ранним осенним утром я собрал свои вещи и прибрал в комнате, - как всякий магистр, я имел право на отдельную комнату в общежитии для старших членов корпорации. Общежитие находилось в середине сада - считалось, что тихое место среди безмолвных деревьев только способствует магистерским изысканиям. Если ученики жили по пять-десять человек в ученическом корпусе, что возле ворот, то общежития магистров находились в саду. В правом из магистерских корпусов проживали практиканты, - они жили по две-по трое в комнате. В левом из корпусов жили полные магистры, - каждый из них, как и я, обитал в отдельной комнате. Старшие магистры, хоть это и не было установлено традицией, имели свои корпуса, - каждый свое здание, где находились его покои, столовая и лабораториум. Наставник Школы обитал в древнем высоком доме, которому насчитывалось больше двухсот лет. Этот дом находился за садом и к нему нужно было идти по извилистой тропинке. Именно там находился архив, главный лабораториум и торжественный зал Ректората. Именно туда мне следовало идти на комиссию, и я с нетерпением ждал этого момента, - годы оттяжек надоели мне и внушали некоторое отвращение, я хотел порвать с дурной традицией, мною установленной и, наконец, определиться. Это было благородное желание, но неизвестность... Конечо же, я не был уверен в исходе сегодняшнего дня. Слова Герта обнадежили. Но и только. Считалось, что Ректорат может исправить мнение самого Ректора, если все без исключения старшие магистры сойдутся во мнении ошибочности решения Ректора. Такое уже бывало несколько раз в истории нашей Школы. Зная недобрые способности магистра Олехена, я волновался...
Когда я был в преступном сомнении, в комнату вошел посланец комиссии. Я узнал его - это был старший магистр Марен, Ведущий исследования Дольмерета. Он с безразличным лицом попросил меня следовать за ним: "Магистр Йорвен, ступайте за мной для принятия выбора, во славу Истории,
И вот, наконец, вызвали меня. Марен открыл двери и я вошел в торжественный зал Ректората. Ноги мои были ватными - я волновался еще больше предыдущего. За большим деревянным столом сидели семеро членов комиссии. И во главе их снова восседал магистр Олехен. Но полной неожиданностью для меня было то, что сам Наставник присутствовал на торжественном событии выбора, хотя это не считалось обязательным для него. Герт сидел чуть отдаль от комиссии и казалось, старался не смотреть в мою сторону. Словно он сторонился моего приближения и боялся быть уличенным другими членами Ректората. Но в чем?..
Я произнес обычную для этого события фразу: "Достопочтенные и уважаемые члены комиссии, - да будут долгие лета вашему созиданию, - я, Йорвен Сассавит, младший магистр Школы великого Перинана, член славной корпорации, прошу вас выслушать мой выбор и уповаю на вашу мудрость в правильной интерпретации, во славу Истории и Изучающих ее!". Олехен насмешливо посмотрел на меня и формально спросил: "Младший магистр Йорвен, член нашей славной корпорации, сделал ли ты свой выбор и пришел ли к окончательному решению?" Я вяло ответил (лицо магистра Олехена в этот момент мне было неприятно и я старался смотреть себе под ноги, - могло казаться, что я ощущал свою вину, меня это бесило, но я не мог по другому): "Так, уважаемые члены комиссии..." "Младший магистр Йорвен, член нашей славной корпорации, в чем состоит твое решение?" навязчиво поинтересовался Олехен, соблюдая традицию и, одновременно, теша свое презрение: он знал это и ждал, чтобы этим воспользоваться. Несколько мгновений я молчал. Несмелость боролась с отчаянием. В зале нагнеталась тревожное ожидание и оно причиняло мне боль. Наконец, я решился и произнес, упрямо смотря себе под ногами: "Многоуважаемые члены комиссии, у вас я прошу Свободного изучения и ожидаю вашего понимания, - да будет вам многие года созидания!" Среди комиссии начался ропот: многие знали о моем бунтарстве, а некоторые, как магистр Олехен, догадывались о моем решении, - но услышать это от меня, по-видимому, они все таки не ожидали. Комиссия совещалась, мне же оставалось только ждать своей участи. Слышно было, что Олехен настаивает об отказе и о еще чем-то. Но тут, до того молчавший Наставник из своего кресла прервал совещание: "Считаю, что просьба младшего магистра Йорвена выполнима и настаиваю на понимании..."
Голос Герта был слабым, почти безжизненным. Комиссия затихла и тут я, удивленный, посмотрел на Олехена. Магистр не знал, что делать, - казалось, его застали в расплох. Он неуверенно посмотрел в сторону Наставника, но тот ничего к сказанному не добавил. Олехен занервничал - планы моего наказания вдруг стали всего лишь планами, а не возможной реальностью. Тут он потребовал членов комиссии высказаться о своей интерпретации. Это было неожиданно как для членов комиссии (какое никакое, но сопротивление Наставнику), так и для меня. "Уважаемые члены комиссии, согласны ли вы с решением достопочтенного Ректора?" - неловко спросил он. Герт сурово посмотрел на своего первого помощника, но ничего не сказал. Традиция предоставляла право оспорить решение Ректора большинством голосов Ректората, - в данном случае голосами всех членов комиссии. Магистр Игат, будучи членом комиссии, поспешно добавил: "С решением достопочтенного Ректора согласен..." Другие зароптали, но всем стало понятно, что Олехен проиграл. Несколько мгновений Олехен молчал, задумчиво шевеля губами: он молча переживал свое поражение. Председательствующий был подавлен случившимся и слова его стали капать словно редкие капли в ясный день: "Йорвен Сассавит, младший магистр нашей Школы, член нашей славной корпорации, - слушай наше решение..." Тут все, кроме Герта, поднялись и стоя продолжили слушать слова Олехена:
"...Ты получаешь право свободного изучения истории вне стен нашей Школы. Во имя Истории и всех ее Изучающих, Истории Матери всякого произошедшего, происходящего и будущего, Подводительницы итогов и Рассудительницы людей, Имеющей начало, и середину, и конец, текущей и неизменной, единой и многообразной, Установительницы порядка и Держательницы сообществ, ткущей и разрывающей, Сокровищницы знания и Колодца для него, поля созидания, заполнительнице лакун, дающей имена всякой вещи, да будет славен великий Перинан, и первые ученики его, и Школа им созданная, и все настоятели Школы, и всякий Изучающий, мы, установленные традицией члены почетной комиссии..."
Тут литургическую речь неожиданно прервал Наставник. Он поднял узкую ладонь, тем заставив магистра Олехена замолчать: "Йорвен, отныне ты лишаешься степени младшего магистра нашей Школы и членства в корпорации. Тебе сохраняется сан. Через три дня ты должен покинуть стены Школы. Ты не имеешь права действовать от имени Школы и упоминать имя Основателя. Ты не имеешь права пользоваться архивом Школы и ее лабораториумами. Ты не можешь работать или разговаривать с магистрами нашей Школы - отныне им это будет запрещено. Ты не можешь вернуться в Школу или просить об этом кого-либо из магистров. Ты не можешь работать в лицее и посещать его. Ты обязан сдать все магистерские регалии, но ты имеешь право забрать с собой свои вещи. Имя твое будет вычеркнуто из списка магистров Школы. Сдай регалии магистру Марену..."