Grunedaal
Шрифт:
Однажды со мной приключилась любопытная история: в некоем Месте Лакуны, что лежало за мелкой рекой к западу от болотистой низины, ко мне присоединился юноша. Я не понимал его языка и нарек его Даавласом - Несущем надежду. Даавлас поняв, что я историк (мне пришлось долго объяснять ему роль Истории и значение ее Изучающего), с рвением захотел стать моим учеником. Столь неожиданная для меня новость наполнила мое сердце неясной радостью. Сам великий Перинан начинал с того, что обзавелся единственным учеником - сыном кузница из селения Ютенер. Я, конечно, же согласился. Наивный, я уже был уверен, что это только начало моей будущей Школе!.. На следующее утро, проснувшись под старым тополем, я не обнаружил любопытного Даавласа. Решив, что он пошел за провизией в родное селение, я на некоторое время успокоился. Но когда пришел вечер, и звезды обильно посыпали черное небо, я заподозрил неладное. Только тогда я обнаружил пропажу почти всех моих вещей, - те немногие пожитки, что я носил с собой по дорогам и тропам этого края. Раскрыв мешок, я нашел лишь всего старую залатанную одежду и одну мелкую монету - очевидно, на рванье юный вор не обольстился, а монету не нашел только потому, что она закатилась в складку материи. Так я лишился всех инструментов для своей работы. Пропал краткий сопоставитель анналов, пропал словарь исторических понятий, пропали бумага, стило... От исторической дисциплины остался только железный значок своеобразный амулет на шее, говоривший о моем сане, да знания и навыки, что пребывали у меня в голове. Я отказался от мысли искать прохиндея и даже не пошел в селение. Мною овладела полная апатия. Можно сказать, тогда я ощутил свое безразличие к жизни... Может именование этого паренька послужило причиной нового несчастья? Ведь, пока я не начал создавать Историю, пока я не основал
Однажды я нашел поселение Вневременных.
Это была замкнутая община в небольшом лесу, сразу за мостом, что связывает сообщество Нелебан с городом Тальбиганом. Жители ее встретили меня враждебно: нечего было и говорить о том, что я историк и ищу места для созидания нового полотна. Вневременных было не много: шестнадцать мужчин, двадцать женщин и пол сотни ребятишек. Вероятно, они очень давно видели кого-то, кто пришел из внешнего мира и не был похож на них. Мужчины схватили в руки косы, женщины спрятали детей в низеньких домах и деревушка опустела буквально за считанные мгновения. Будучи магистром Школы, я был наслышан о Вневременных, но никогда их воочию не видел. Время от времени часть людей покидала города и сообщества, и уходила в дикие места, чтобы жить там независимо, подчиняясь порядку одних сезонов. Их называли Вневременными: эти странные люди отрицали Историю и какую-либо власть, установленную традицией. Тем они протестовали против всякого насилия, - как законного, так и преступного, коего еще много в Изученном мире. Они не вели счет дням, они не ведали хроник и правления, они не верили в предрасположенность всех вещей и в общие закономерности мира. Вневременные отгораживались от всего покинутого ими стеной, которая была гораздо толще каменной стены Школы Перинана, - стеной полного отчуждения. Простая бесхитростная жизнь среди девственной природы и безлюдья, что течет неторопливо и безмолвно среди вещей и птиц, - иногда я подумывал об этом в минуты большого отчаяния. Но отчаяние проходило, а знание оставалось: эти люди были лишены всего, что было в Изученном мире. Изгои-затворники, - с ними не торговали купцы, с ними не общались крестьяне из ближних селений, к ним не приходили жестокие сборщики налогов, обличенные невидимой властью. Вряд ли в общинах Вневременных нашлись бы старосты, судьи, стражники, не говоря уже о таких, как я...
Я не стал испытывать судьбу, - темное божество, питающееся суевериями Незнающих, - я прошел мимо селения Вневременных и не разу не обернулся. Но я чувствовал как недоверчивые мужские глаза жгли мне затылок. Словно они выискивали непонятные, и от того чуждые им мысли, сеющие семена растерянности... Мужчины, женщины и дети, - они не имели имен в традиционном понимании этого слова. Скорее, это были неприхотливые прозвища, связанные с их незатейливой нежностью. Вневременными их называли только люди Изученного мира... Ощущая замершую за собой общину, я вышагивал равномерно по тропе и посохом сбивал зрелые семена трав. Птица в небе спросила у меня: "Йорвен, куда лежит твой путь?" И тогда я заплакал...
Странствуя по дорогам и тропам Изученного мира, я познавал одиночество и вкушал его плоды. Иногда я находил их задумчиво сладкими. Иногда они были удручающе горькими и я сглатывал внутреннюю горечь случайной песней из литургики, пришедшей мне на ум. Деревья и кусты слушали славословия Матери-Истории и кивали в такт своими ветвями: я не знал, нравятся ли им эти песни, или просто ветер - еще один одиночка - заигрывает со мной...
В Перихорне я увидел отделение своей (я еще по привычке называл ее своей) Школы. В маленьком здании, выложенном красным кирпичом, шли занятия по стихосложению и тонкие голоса осведомляли улицу про подвиги братьев Гота и Лойлама. Сначала я хотел пройти мимо, - я уже понял, что и тут место историка занято... Но вдруг какая-то сила потянула меня к входу. Я встал у дверей и прислушался. От полузабытых слов неожиданно вспомнилось, как я играл в саду Школы, как мой сокурсник Хараан влюбился в дочь мясника и хотел убежать, как Наставник Герт впервые отругал меня - я был еще тогда глупым учеником и пытался самостоятельно интерпретировать городские события... Наверное, воспоминания овладели мною, потому что я не заметил, как занятие завершилось и шумные ученики высыпали на улицу, чуть не сбив меня с ног. Самый шустрый из них громко извинился и разогнал других хриплыми криками, подражая какому-то преподавателю. Заметив у меня на шее знак Изучающих, он удивленно (хоть и несмело) спросил, какой Школы я магистр, - по летам я явно не был схож на ученика, а кроме магистров мальчик, видимо, не знал других чинов корпорации. Услышав, что я Свободный историк, он удивился. Глаза его стали круглыми - он не знал, бежать ли ему за привратником, или расспросить меня про то, что это такое "свободный историк". Страх смешался в его глазах с горящим любопытством. Повинуясь какой-то слабости, я поинтересовался у испуганного мальчуган, - он выглядел уже взрослым, - как поживает достопочтенный Ректор Герт. Мальчуган тут же нашелся и рассказал, что "господин Наставник почил в Истории и слился с рекой времени в один поток"... Ошеломленный, я хотел узнать, кто сменил умершего Герта, но ученик не знал. Испуганный моим расстроенным лицом, он убежал прочь, а я остался стоять перед дверьми Школы. Кто же теперь Наставник Школы Перинана?
– думал я, - Не желчный ли Олехен?... Удивительно, но после этого я перестал вспоминать Наставника Герта. Не то чтобы я питал к этому человеку негативные чувства, и не потому, что стыдился вспоминать холодное лицо Ректора в осенний день... Для меня остается загадкой: почему? Словно Наставник Герт умер не только в Дольмерете, но и в моей памяти...
А из Перихорна я ушел в тот же день...
В те дни я пришел к решению: в Изученном мире мне нечего делать. Мне не удалось найти незанятое Место Лакуны. Мне не удалось приобрети учеников, - мой задумчивый и необщительный вид не располагал к ученичеству. Я стал подзабывать то, что изучил в стенах Школы, - мой внешний вид больше не способствовал заработку. Что тебе остается, Йорвен, - спрашивал я себя, - как идти в Неизученный мир и создавать там свою историю?.. Путь этот был опасен. Одиночки не следовали за границы Изученного мира. Лишь один Егенис совершил подобное путешествие, благополучно вернувшись через тридцать лет в новое сообщество Летсарем. Обычно Школы направляли исследовательские караваны, оснащенные оружием и обильной провизией. И то это случалось редко: и в Изученном мире для историка хватало работы, а дикие места были полны всевозможных опасностей... Наставник Герт, наверное, усмехнулся, узнай он, на какую глупость я отважился. А может быть, он сказал бы в пол голоса: "Я догадываюсь, к какому решению ты пришел, - это не трудно понять. Может быть, я и сам в такой ситуации вынес бы такое решение... Может быть, я не знаю..." Это не было смелостью, это не было безрассудством. Год скитаний просто научил меня тому, что подразумевается в пословице Перинана: "Если тебе нет места среди того, что уже есть, сотвори историю несуществующему". Я пришел к решению или решение пришло ко мне? Поздним вечером у пруда, заросшего хрустящим камышом, я избавился от иллюзий. Камыши убеждали меня вернуться в далекий теперь от меня Дольмерет, но я не послушал их навязчивого шепота. Я смыл грязь в стоячей воде под трели лягушек и предоставил свое обнаженное тело луне, - единственной женщине во всей округе. Обсушившись, завернулся в плащ и разведя огонь, заснул под потрескивание тонких веток. Ночь была прохладной и костер был для меня настоящим спасением...
Была снова поздняя осень и я решил идти в Неизученный мир. Как известно, за пределами Изученного мира находились обширные дикие территории, почти не тронутые цивилизацией и человеческим общением. По старинке эти земли именовали Неизученным миром. Считалось, что рано или поздно руки историков дойдут до изучения и освоения этих туманных краев. Но процесс освоения Неизученного мира происходил крайне медленно, - совсем не так, как бы этого хотелось любой из Школ. Школа Холле - та и вовсе отрицала полезность такого освоения, ссылаясь на заповедь своего основателя: "Созидайте историю не на пустом месте, допущение сын вымысла..." Иногда исследовательским экспедициям удавалось закрепиться в каком-либо районе Неизученного мира и через несколько лет этот район имел свое название, свой отсчет времени, в нем торговали купцы из разных гильдий и учили историки разных Школ. Такое место какое-то время называлось Очагом Истории. Но век спустя Очаг уже ничем не отличался от других городов и сообществ Изученного мира... Иногда экспедиции не удавались: историков встречал мертвый город, война диких племен, неизвестная никому болезнь, засуха или еще какое-нибудь
Традиция делила Неизученный мир на две неравные части (с географической точки зрения это было скорее двумя категориями земных участков, словно бы перемешанных в пеструю кашу стран и областей). Та часть, о которой наличествовали хоть какие-то сведения, или которую уже посещали редкие экспедиции, именовалась Изучаемым миром. Нередко, она сокращалась со временем, превращаясь в один из узоров на общем полотне. Другая часть, которая по территории была намного больше первой, назвалась Гипотетическими землями. Об этих землях было ничего не известно, - абсолютно ничего, кроме того факта, что такие земли действительно существуют вне границ Изученного мира... Конечно же, я не рискнул бы путешествовать в Гипотетические земли. Это было слишком опасно. Если мне захотелось бы умереть в полной неизвестности, среди странных земель и странных людей, о которых ты ничего не знаешь и которых ты совершенно не понимаешь, - настолько чуждые их язык и обычаи, - я бы последовал туда. Но не этого хотел я все эти годы, совсем не это. Созидание истории - моя цель все еще вела меня по свету и наполняла неясными надеждами мое уставшее сердце. "Я еще не настолько отчаялся, - решил я, - Поэтому мне нужно идти в Изучаемый мир. Тем самым я ускорю сам процесс изучения, и может быть, мне удастся повторить подвиг Теора, легендарного основателя Первой школы". Предание рассказывает, что на шестидесятом году жизни Теор удалился из города Онран, оставил своих учеников и собственную Школу и ушел в еще неизведанные земли. Валиталь, один из учеников Теора, спустя двадцать два года нашел в расцвете новый город Арикен, где велся отсчет времени, а Теор (там его называли Доором) почитался как великий герой и вечный покровитель этого народа... Как знать, может и мне удастся найти такое место и заложить первый рисунок в новом краю мозаики?..
В связи с такими размышлениями я вспомнил об некоем городе Грюнедаль. Об этом городе вскользь упоминал великий Перинан в своих "Южных хрониках". В этом труде рассказывалось, как Перинан и двадцать его учеников путешествовали далеко на юг от Дольмерета. Среди многочисленных историй, систематизированных Перинаном, в записках встречалось упоминание города Грюнедаль, лежащего за дивными странами Букнерек и Суувар. Этому городу был посвящен всего один абзац. В нем рассказывалось, как экспедиция Перинана пришла в город, называемый его населением Грюнедаль, но его жители настолько странно встретили Перинана и его учеников, что им через несколько дней пришлось покинуть этот город. Они покинули стены этого города ночью, словно они были ворами, а не историками. Больше о городе Грюнедаль ничего не было известно. По крайней мере, я, будучи магистром Школы, ни в одном из трудов больше не встречал упоминания о нем. Некоторые исследователи как нашей Школы, так и других Школ, считали, что этот город уже давно не существует. Правда, это было скорее допущение, основанное на результатах многих последующих экспедиций (они не нашли города под названием Грюнедаль), - чем уверенностью. Помнится, когда я читал "Южные хроники", я даже заинтересовался судьбой странного города, который посетил сам великий Перинан, но о котором и до сих пор ничего не известно. Есть ли он на свете, или его уже давно занесло песками, или он зарос диким крыжовником?..
Воображение мое рисовало различные заманчивые картины, и просто сам дух таинственности и недосказанности держал мою душу в полночных размышлениях. Я представлял себе странный город с высокими (мое воображение рисовало именно высокие) белыми стенами, шпилями башен, странной формы домами, и еще более странными жителями, обличенными в свет и ажурный намек на одежду. Я был романтично настроен тогда, и воображение накидывалось словно голодный пес на любой предмет, показавшийся ему любопытным... Но моя заинтересованность быстро пропала - началась практика, а затем все те несчастливые события, что приключились со мной в стенах Школы... И только сейчас, спустя столько лет я вспомнил маленький абзац из "Южных хроник", и сердце учащенно забилось. Я не знал, смеяться мне или плакать от такой сумасбродной идеи? Что может быть сумасброднее, чем искать странный город на краю мира, который не смогли найти различные экспедиции? Экспедиции имели повозки, большой провинант, оружие на случай опасности (сами историки избегали брать оружие в руки, - им этого не позволял обет созидания, запрещающий что-либо разрушать или уничтожать, - в качестве охраны нанимались бывшие стражники или особо рисковые торговцы, ищущие новых рынков сбыта). У меня же не было ни транспорта, ни еды, ни оружия. И самое главное, я был один. Идти в Грюнедаль в одиночку?.. Но где мне найти попутчика, и не опасны ли любые попутчики в Неизученном мире? спрашивал я себя и не находил ответа. Но потом я решился, - терять мне было уже нечего, а избавляться от надежд - удел человека, ждущего смерти...
Окончательное решение искать город Грюнедаль в Неизученном мире пришло ко мне в первые дни зимы. Я настолько настроился на далекое и опасное путешествие, что даже не подумал о такой простой вещи: легче было бы начинать далекое и продолжительное путешествие не в начале зимы, а хотя бы будущей весной, когда уже тепло, появляются первые плоды и вода не скована хрустящей льдистой пленкой...
Когда ударил первый серьезный мороз, я даже подумывал: "Не переждать ли мне эту зиму в селении Иссагаль, где для меня нашлась работа по составлению истории дома здешних старейшин?" Было соблазнительно оставить на время опасное путешествие, остаться в Иссагале и поработать, накопив силы и денег на будущую длинную дорогу. Но бес противления растревожил мой разум: "Йорвен, а не обманываешь ли ты сам себя, когда говоришь, что только намерен переждать эту зиму? Не откладываешь ли ты единственную конкретную цель, что возникла у тебя за столько лет? Не боишься ли начать что-то, что больше составления истории дома старейшин Иссагаля? Не боишься ли ты, Йорвен, изменить свою жизнь коренным образом, - ту серую и малособытийную жизнь, к которой ты может уже и привык? .." Нет, я не захотел поддаваться соблазну. Со стороны это выглядело не лучшим образом: бедный историк в изношенных одеждах вместо того, чтобы с благодарностью принять предложенную ему работу, а вместе с ней - хорошее питание и кров, - идет неведомо куда в начале суровой зимы. Сторонний наблюдатель счел бы меня сумасшедшим: разум Свободного историка помрачался, он настолько привык к безденежью и бездомности, что отвергает, казалось бы, невероятные для него блага... Может быть, я и был сумасшедшим. Ощущал я себя в те дни именно в таком качестве: свободный историк, доведенный свободой до умопомешательства. Власти Иссагаля крайне огорчились, узнав, что я не могу принять их предложение и остаться в деревне на зиму. Не только власти, но и все остальные жители этого маленького селения, заброшенного на краю Изученного мира, искренне расстроились от такой новости. Все, от мала до велика, уже предвкушали, как я буду долгими зимними вечерами расплетать и сплетать перед ними сказочные ковры из слов и, непостижимых для них, образов, - Иссагаль не баловали историки, оно прослыло своей бедностью, суровостью климата и отдаленностью от крупных городов и сообществ. Я был первым историком, что за многие годы посетил Иссагаль и внушил его жителям радость человеческого общения... Но я расстроил радужные замки иссагальцев. Мне пришлось обмануть их, - от того мне было вдвойне тяжелее: я нарушил обязательный для историка, обет правдивости, который обязывает быть всегда честным с людьми (за что и уважают историков) или, в крайнем случае, уклониться молчанием от неприятных расспросов. Уклониться мне не удалось: все взрослое население настаивало, чтобы я объяснился. Тогда я им рассказал, что якобы получил известие о смерти родителей, и мне нужно срочно возвращаться в Дольмерет для участия в похоронах... Видимо, я очень плохо продумал свою нелепую ложь, так как мужчины и женщины вдруг испуганно отшатнулись от меня. Причина их страха раскрылась мне позже: за все время, проведенное мной в селении, не было ни торговца, ни другого пришлого человека. Как же я получил столь мрачное известие из далекого Дольмерета (они называли его Тоолмирие)? Неужели это скрытый дух, пришедший в ночи?.. Старейшина, седой человек с крючковатым носом и тяжелой поступью, кому я намеревался посвятить свою работу, попросил меня покинуть селение. В его голосе отсутствовала бывшая до этого доброжелательность. Так, возбудив немыслимые страхи среди простых людей, и накормив их темные суеверия, я покинул Иссагаль, и вместо того, чтобы идти по ближайшей дороге к городу Пурегель, повернул в сторону зимнего леса. Шел я быстро - сказались дни, проведенные в Иссагале. Селение быстро скрылось у меня за спиной...