Группа крови
Шрифт:
Насосался, как зюзя, и пошел приставать к Мышляеву. Нашел, к кому приставать, чудак. На него где сядешь, там и слезешь… Но интересно все-таки, чего он от него хочет?
Да черт с ними с обоими, решил Гаркун. Я хотел напиться, и я напьюсь. Рабочий день закончен, дела на сегодня как будто все переделаны. Так. Но что-то такое я должен был сделать, не терпящее отлагательств… А! Баксы! Бракованные баксы нужно было прибрать от греха подальше до тех пор, пока Заболотный не запустит свою хлеборезку, чтобы изготовить из всякого дерьма новую порцию бумаги. Хотя умнее, наверное, было бы их все-таки сжечь. Просто для надежности…
Он сделал слабое движение всем телом, словно намереваясь встать, и бессильно опустился снова на кушетку. Уставшие за день, разомлевшие в покое и уюте мышцы настоятельно требовали отдыха, не желая подчиняться неуверенному приказу мозга.
Гаркун поспешно налил себе водки и хлопнул полный стакан залпом, стараясь как можно скорее подавить вспышку неконтролируемой ненависти к своим родителям. Сами-то они были нормальными, и до самой смерти с неловкостью отводили глаза, глядя на своего кривоплечего горбатого сыночка-инвалида. Гаркун непременно отравил бы обоих крысиным ядом, если бы не боялся тюрьмы и не знал, что старики рано или поздно умрут без его вмешательства.
И они таки умерли, и он, как примерный: сын, явился на похороны, чтобы насладиться зрелищем, о котором мечтал всю свою сознательную жизнь.
"Ладно, – решил он, занюхивая водку рукавом. – Все проверим. Вот спать пойдем и по дороге проверим. Даже если баксы лежат на самом видном месте, то за полчаса они никуда не денутся. Хотя, помнится, я где-то читал о крысе – даже не ручной, а самой обыкновенной подвальной крысе, – которая таскала хозяину квартиры, где жила, деньги и золотишко. Вот и не верь после этого в переселение душ…
Так выпьем же за крыс. За крыс, которых никто не любит и которые при этом ухитряются обходиться без притворства и лести, ни перед кем не пресмыкаются, а живут в свое удовольствие, сколько кому отмерено…"
Он снова налил себе, выпил и поставил стакан на стол. Как только сжимавшая стакан ладонь разжалась, вся рука Гаркуна разом обмякла и безвольно соскользнула с края стола. Горбатый гравер покачнулся, закрыл глаза и боком рухнул на топчан. Через мгновение после того, как его голова коснулась тощей подушки без наволочки, подвал наполнился богатырским храпом.
– Павел Сергеевич, – в сотый, наверное, раз повторил Кузнец, – вы должны меня понять.
Он был противен самому себе из-за просительной интонации, которая звучала в его голосе. Он никогда ни перед кем не унижался – не потому, что был гордецом, а потому, что считал это неприличным. К чему отнимать у человека время и изводить его нытьем, когда он с самого начала твердо сказал тебе «нет»?
По мере того, как остатки хмеля выветривались из его головы, Кузнец начинал понимать, что его, как говорится, попутал бес. С чего он взял, что Мышляев даст ему денег? Независимо от того, правдивы или нет были рассказы «господина директора» о бедственном положении фирмы, из них следовал однозначный вывод: денег нет и в ближайшее время не предвидится.
Наблюдая за тем, как Мышляев играет жидкими рыжеватыми бровями, изображая задумчивость, Кузнец еще раз обмозговал свои резоны.
– Вы должны меня понять, – уже тверже повторил он. – Мне очень нужны эти деньги. Я ведь прошу совсем немного, меньше половины того, что…
– Того, что я вам задолжал, – закончил за него Мышляев. – Да, это верно. Я давно ждал этого разговора и искренне восхищен тем мужеством, с которым вы держались до сих пор. Более того, я вовсе не намерен оспаривать ваше право требовать то, что было заработано честным.., кха, гм!., трудом. Для нас, американцев, это право свято, как и все остальные права свободного человека. Но в данный момент, увы…
Он развел руками, в одной из которых была зажата утепленная каракулем кожаная шапочка с козырьком. Полы его расстегнутой короткой дубленки при этом широко распахнулись, открыв взгляду Кузнеца аккуратное округлое брюшко. Круглая физиономия Мышляева покраснела от жары, на лбу выступили капельки пота. Мысленно он проклинал себя за то, что не успел уехать домой до возвращения Кузнеца из Москвы. Но кто же мог предположить, что этот Самоделкин напьется, как зонтик, и пристанет с ножом к горлу, требуя денег? Ишь, чего захотел – пять штук зелени! Типа, в долг… А отдавать кто будет – тень отца Гамлета?
Мышляев сунул шапку под мышку и нервно закурил, стараясь не смотреть на стоявшего перед ним Кузнеца. Этот человек был, можно сказать, трупом.
Жить ему осталось совсем недолго, особенно теперь, когда он все-таки начал демонстрировать характер.
Какой смысл отдавать деньги мертвецу? Неважно, что он с ними сделает. Важно то, что это будут деньги, потраченные впустую, деньги, которые можно запросто сэкономить и пустить на что-нибудь приятное или хотя бы полезное.
– Но как же быть? – растерянно спросил Кузнец. – Ведь я обещал… Человек рассчитывает…
– А вот обещать не следовало, – жестко сказал Мышляев.
– Почему?
– Да потому, что пить надо меньше! – не сдержавшись, резко ответил Мышляев.
Это был именно тот возглас, который заставил сидевшего на топчане в соседней комнате Гаркуна вздрогнуть и обернуться.
– Я вас отлично понимаю, Михаил Ульянович, – продолжал Мышляев тоном ниже. – Вы в трудном положении. Мне ведь и самому приходилось бывать на вашем месте. Ничто так не раздражает, как нежелание твоего должника возвращать долг. Особенно, когда должник намного состоятельнее кредитора. Более того, я отлично понимаю и то, о чем вы не упомянули в силу своего хорошего воспитания. Возможно, вы об этом даже не подумали, и я скажу это сам, чтобы продемонстрировать степень моего доверия к вам.