Группа крови

Воронин Андрей Николаевич

Кузнец тяжело вздохнул от жалости ко всему белому свету и щелкнул выключателем.

Узкий бетонный каземат, служивший Гаркуну рабочим местом и временным жилищем, освещался слабенькой лампочкой-"сороковкой". Ее жиденького серовато-желтого света хватало для этой крысиной норы. В углу на прочном стальном верстаке стояла собранная Кузнецом настольная полиграфическая машина для печатания открыток. Кузнец бросил на нее лишь беглый взгляд и сразу же отвернулся: агрегаты собственной конструкции интересовали его лишь до тех пор, пока находились в процессе сборки и испытаний. Теперь он отлично видел некоторые упущения в конструкции своего типографского станка, которых можно было легко избежать, будь у него время

как следует подумать. В мозгу у него немедленно зашевелилась парочка свежих идей, но он прогнал их прочь: для того, чтобы претворить эти идеи в жизнь, станок нужно было разобрать до последнего винтика, а еще лучше – собрать новый. Перебьются, с внезапным раздражением подумал Кузнец. Зачем им два станка?

Пусть для начала за один заплатят…

Кузнец огляделся. На краю верстака рядом с полиграфической машиной стояла захватанная жирными пальцами пустая пивная бутылка. Одеяло на раскладушке было сбито в неприятный мятый ком, поверх которого валялись задубевшие от пота и грязи носки. Увидев эти носки, Кузнец сразу понял, чем так воняет в комнате.

Кузнец решительно подошел к раскладушке и наклонился, чтобы устранить источник запаха. Когда он уперся голенью в алюминиевый каркас раскладушки, носок его кирзового сапога зацепился за что-то под кроватью. Помянув великовозрастную свинью, Кузнец наклонился еще ниже и заглянул под раскладушку с твердым намерением навести в этом хлеву порядок, а завтра, буквально с утра, как следует вправить Гаркуну мозги. Пусть свинячит у себя дома, если ему так хочется…

Под раскладушкой стояла картонная коробка из-под обуви. Крышки на ней не было, и Кузнец резонно решил, что друг Гена устроил себе здесь персональную помойку, сбрасывая в коробку окурки, огрызки, подсолнечную шелуху и прочую дрянь. Он словно наяву увидел Гаркуна, который, лежа на кровати, курил, жрал моченые яблоки и лузгал семечки одновременно.

Подцепив картонку согнутым пальцем за край, Кузнец выволок ее из-под кровати и остолбенел.

Внутри лежали доллары – целая куча. Новенькие сотенные бумажки валялись в полном беспорядке, как мусор, некоторые были смяты небрежной рукой.

На глаз в этом бумажном сугробе было где-то от тридцати до пятидесяти тысяч.

Кузнец тяжело опустился на раскладушку, заставив старые пружины протяжно застонать, и поставил коробку с деньгами на колени. Он был полон недоумения, готового перерасти в обиду. Как же так?! Десять минут назад ему ясно дали понять, что денег нет и не предвидится. А это в таком случае что – открытки к Рождеству?

Он даже не подозревал, насколько был близок к истине в этот момент. Возможно, последующие события сложились бы совсем по-другому, если бы не мама Кузнеца, Александра Филипповна, которая умерла, когда ее сыну только-только стукнуло двадцать. Именно она когда-то, не жалея времени и сил, вдалбливала в его голову вычитанную у кого-то из русских классиков самоубийственную идею: лучше тысячу раз ошибиться, приняв отпетого негодяя за хорошего человека, чем обидеть ближнего несправедливым подозрением, грубым словом, назойливостью или, напротив, недостаточной предупредительностью. По какой-то странной игре природы или обстоятельств этот в высшей степени бесполезный урок стал одним из немногих, накрепко усвоенных Кузнецом из ее уст.

Именно благодаря Александре Филипповне Кузнецу даже на мгновение не пришло в голову, чем на самом деле занимаются его «коллеги», хотя буквально полчаса назад Мышляев намекнул ему об этом.

Кузнец опустил руку в коробку и бесцельно пошелестел купюрами. Как же так? Неужели Мышляев не знал об этих деньгах, когда клялся, что за душой у него ни копейки? Если так, то это деньги Гаркуна.

Но Кузнец слишком хорошо знал друга Гену, чтобы хоть на мгновение поверить в наличие у него такой суммы. «Интеллигент» Заболотный всех презирал и никому не верил.

С какой радости он стал бы прятать свои сбережения под кроватью у Гаркуна, да еще и в открытой коробке?

Михаил Ульянович Шубин, которого большинство его знакомых в лицо и за глаза называли просто Кузнецом, тяжело вздохнул. По всему выходило, что его «коллеги» что-то скрывали от него. Возможно, они просто берегли его от лишних волнений, связанных с теневыми сторонами даже самого легального бизнеса, но Кузнец все равно чувствовал себя несправедливо обойденным, а проще говоря, обиженным. Как же так? – в который уже раз мысленно спросил он.

Что я им, дитя неразумное? За кого они меня держат? Поют, что денег нет, а у самих коробки с долларами под кроватями валяются… А ведь я свое просил, заработанное! Отдать рабочему человеку его кровные – это ж святое дело, что у нас, что в этой ихней Америке.

Кузнец вдруг ухмыльнулся. Он почувствовал, что пьян сверх меры и вот-вот начнет чудить, но пока что все получалось вполне логично и даже пристойно.

"Денег нет, так? Так. А на нет, как говорится, и суда нет. Раз ничего нет, то и пропадать нечему.

Кто станет искать то, чего не было? Мышляев мне должен? Должен. У него денег якобы нет. А деньги – вот они. Если я возьму отсюда, сколько мне надо, он будет мне должен на такую же сумму меньше. Справедливо? Справедливо. И никакой кражей тут даже не пахнет. Что воровать, если ничего нет?"

Продолжая на разные лады повторять про себя, что деньги, которых нет, украсть невозможно, Кузнец отсчитал пятьдесят бумажек по сто долларов и снова заглянул в коробку. Несмотря на свои заклинания и выпитую водку, он чувствовал себя не в своей тарелке: все-таки его действия сильно напоминали кражу. Что красть нехорошо, Кузнец отлично знал.

Тут он вспомнил о Коровине и его жене, и о мерзавце, который, убив Валентину Александровну, имел наглость открыто глумиться над вдовцом, и последние сомнения исчезли.

– А врать хорошо? – с обидой пробормотал он, имея в виду заявление Мышляева о полном отсутствии денег.

Долларов в коробке словно бы и не убавилось.

Легко преодолев слабенькое искушение прихватить что-нибудь на мелкие расходы, Кузнец аккуратно свернул счастливо обретенные пять тысяч вдвое и затолкал их под комбинезон в нагрудный карман рубашки. Карман он застегнул на пуговку. Теперь деньги хранились надежнее, чем в сейфе.

Кузнец задвинул коробку подальше под раскладушку, вышвырнул за дверь продолжавшие вонять носки Гаркуна, более или менее расправил скомканное одеяло и лег, решив на сон грядущий прочесть пару страничек из горячо любимого им О. Генри. Зачитанной до дыр книге были отлично известны литературные пристрастия хозяина, и в его руках она сама собой открылась на странице, по верху которой шел знакомый заголовок: «Трест, который лопнул».

Глава 7

Принц на картечине

Стенд был кое-как сколочен из занозистых досок и фанеры. Когда-то его покрасили голубой масляной краской, но с тех пор прошло уже довольно много времени. Застекленные дверцы, которые прикрывали от непогоды и любителей подрисовывать портретам усы и бороды несколько пожелтевших объявлений, были заперты на миниатюрный висячий замок, который придавал стенду какой-то ностальгический, совсем не теперешний вид. Стекла в дверцах были покрыты рябым от дождя и первых несмелых снегопадов налетом пыли и копоти, а правое треснуло по диагонали. В самом углу этой дверцы между стеклом и полусгнившим штапиком застрял сухой, свернувшийся в хрупкую коричневую трубочку лист какого-то дерева. Абзац покрутил головой из стороны в сторону, пытаясь определить, с какого именно дерева сорвался этот лист, но тщетно: деревья уже окончательно облетели, а по коре и форме ветвей Абзац мог с уверенностью определить разве что березу да еще, может быть, баобаб.