Группа особого назначения
Шрифт:
– Здравствуй, Таня, – севшим голосом произнес отец и посторонился, приглашая дочь войти. И сомневался, что она примет приглашение. Ее возбужденный вид говорил Георгию Васильевичу, что она нагрубит ему у порога квартиры, развернется и уйдет. Теперь уже навсегда.
Но она прошла – не разуваясь, поискала глазами, куда сесть, выбрала жесткий стул. Нервные руки мнут ремешки кожаной сумки, она не знает, с чего начать разговор. Однако выплеснет все в лицо отцу при звуке его голоса. Правда, она уже услышала его приветствие и не посчитала эту казенную фразу за отправную точку. И не смела поднять глаза на отца, боковым зрением видела, как тот подвигает стул к старомодному круглому столу, садится, по-старчески разглаживая морщинистой рукой несуществующие складки на матерчатой скатерти. В этой чужой для нее квартире отец показался Татьяне подавленным, не хозяином, его сгорбленная фигура выражала раболепие. Все это, наверно, ее собственные фантазии, но ей хотелось, чтобы это было именно так.
И она подняла на него глаза. Встретилась с его взглядом, уловила в его глазах старые, родные, давно забытые теплые искры. Она ждала, когда он заговорит с ней первым.
Его голос прозвучал мягко:
– Как живешь, дочь?
Нет, он сказал что-то не то, его вопрос снова не послужил для Татьяны отправной точкой для гневной отповеди.
Она была вынуждена ответить:
– Хорошо живу.
Он покивал головой. Снова провел ладонью по скатерти. Что за дурацкая привычка, подумала женщина. И неожиданно спросила:
– Ты один?
– Да. Хочешь чаю?
Вот сейчас взорваться? Но он просто предложил ей чаю. Татьяна внезапно почувствовала себя неловко.
– Да, хочу.
Отец кивнул и встал из-за стола. Он был всего в полушаге от дочери. Она опять избегала его взгляда, но чувствовала, что в его глазах стоят слезы. И подними она на него глаза, не сдержится, заревет, бросится к нему на шею. И твердо решила: не смотреть. Отец постоял в нерешительности и отправился на кухню. Она слышала, как бьет в дно чайника струя воды, зажигается спичка, пыхает и шипит газ в конфорке. Несколько секунд тишины, потом скрип открываемой дверки шкафа, позвякивание посуды.
Татьяна пересела за стол, на то место, за которым только что сидел отец, повторила его жест, проведя рукой по скатерти. Ей показалось, что рука почувствовала его тепло. Только показалось.
Что он там делает? Она прислушалась… Так, кажется, накладывает варенье из банки. Тянет время, не знает, что сказать, как посмотреть в глаза. Неловко? А ты как хотел? Внезапно Татьяна решилась. Повысив голос, чтобы отец услышал, она сказала:
– Десять лет назад ты впервые ушел от нас. Потом вернулся. Я хочу спросить тебя, после смерти матери ты возвратился к прежней женщине или к новой?
В квартире повисла тишина, только чайник ворчал на плите. Затем тяжелые шаги отца. Он появился на пороге кухни, в руках – как правильно угадала Татьяна – пол-литровая банка с вареньем. Выражение его лица не изменилось, только глаза стали настороженными.
– Ты о чем, дочь?
– Ты все прекрасно слышал. Я хочу знать, была ли у тебя, кроме этой, – Татьяна кивнула головой в сторону спальни, – другая женщина, с которой ты расписался, но прожил совсем недолго. – И хотела добавить: «А если была, я хочу знать, нет ли у нее от тебя ребенка? А если такой есть, не зовут ли его Сашей?» Господи, какая я дура! Ненормальная! Что я вообще здесь делаю?
Георгий Васильевич часто заморгал глазами. Он не понимал, о чем говорит его дочь.
Татьяна, завидев его замешательство, продолжила натиск:
– Значит, была. Я так и думала.
– Таня, постой, – отец опустился на стул напротив. – Ведь ты пришла ко мне с определенной целью, давай поговорим начистоту.
Сейчас Татьяна ненавидела себя. Цель у нее была – сумасшедшая цель, бредовая. Она должна была сказать: «Недавно я встретила бездомного девятилетнего мальчика, его зовут Сашей, фамилия – Шепелев. Его мать умерла, отца он не знает». Интересно, а что бы ответил отец? Судя по ее сюжету, следующее: «И только поэтому ты пришла ко мне?» А дальше импровизация Татьяны: «Нет, я пришла попить чаю. С вареньем». Она так и сказала:
– Я пришла к тебе попить чаю с вареньем.
– Чай сейчас будет готов. – Отец помолчал. – Я хочу ответить на все твои вопросы, дочь. Я вернулся к прежней женщине, с которой и живу до сих пор. – Георгий Васильевич пребывал в полной растерянности. Он нашел в себе силы надолго задержать взгляд на дочери, она также смотрела ему в глаза. – Таня, я по твоим глазам вижу, что у тебя неприятности и ты хочешь в чем-то обвинить меня. Но, видит бог, я ничего не знаю… ни при чем. Расскажи мне, что случилось?
Татьяна внезапно обмякла. Она вяло махнула рукой.
– Зачем тебе это? – И добавила, вставая из-за стола: – Я пойду. И… извини, что так получилось.
– Нет-нет, просто так я тебя не отпущу. – Отец преградил ей путь. В руках – банка с вареньем. И только сейчас дочь заметила в уголке его губ красноватый след: отец, накладывая варенье, пробовал его. Скорее всего машинально, окончательно растерявшись.
Татьяна указала на свои губы.
– Вытри. Нет, с другой стороны… – и шагнула мимо него.
Свободной рукой он задержал дочь и привлек к себе. Нет, думала Татьяна, не зря я пришла к отцу. Нет, не зря.
Раньше она всегда считала отца высоким, сейчас Татьяна обнимала за плечи человека ее роста. Видимо, не очень сладко ему живется. А может, главная причина в ней, единственной дочери, которая не захотела в свое время понять его? А он сам что сделал для того, чтобы быть понятым? Замкнулся в собственном мире, который сам и придумал. Сбежал, нырнул в него, но память-то никуда не выкинешь. Боль как продолжала жить в нем, так и живет.
Вот сейчас Татьяна наконец-то поняла отца… Она семь с половиной лет не видела его, эти годы говорили сами за себя, она просто истосковалась по нему. Сама себя обманывала. И шла сюда, чтобы не окончательно порвать отношения, а наладить их.
– Чайник кипит, – тихо сказала она.
Он быстро закивал. Пряча глаза, скрылся на кухне. Скорее всего они снова расстанутся надолго, может быть, на месяц, обоим нужно привыкнуть к новому состоянию, прочувствовать его. А скорые свидания сведут вновь возрожденные чувства на нет.