Грустная песня про Ванчукова
Шрифт:
– Ольгерд!
– Ой…герт? Ват э гуд нейм… [24]
На третье или четвёртое посещение лавки Ванчуков всё же нашёл на втором то, чем не только хотел, но в принципе и мог бы обладать: японский радиокассетник. Большой, с двумя динамиками – один для «верхов», другой для «средних» и басов. Динамики закрывала мелкая серебристая сетка. Окошко в середине кассеты подсвечивалось сзади яркой белой лампочкой. Играл аппарат красиво, звук был чистый, полный. Кассеты
24
«Oy…gert? What a good name…» – «Ой…герт? Какое хорошее имя…» (англ.)
Уезжая в эвакуацию, Ольгерд написал на листочке название и адрес магазина, марку и название модели. Внизу заметно вывел: «65 ф.». Отдал отцу. Тот кивнул: мол, не волнуйся.
Через несколько месяцев отец вернулся в Союз. Прилетев в Москву, позвонил: везу Ольгерду подарок! Три дня, пока ждал возвращения Сергея Фёдоровича, Олик не мог спать. В школе глядел в окно, считал за окном ворон. Вороны превращались в магнитофонные кассеты, махали пластмассовыми коробками и улетали – далеко-далёко…
Отец ввалился домой поздно ночью, прилично подшофе. Ольгерд выскочил в прихожую. В руках у Сергея Фёдоровича был чемодан. На шее, на узком ремне, болтался небольшой продолговатый кожаный футляр.
– Вот, держи! – рявкнул Ванчуков-старший Ванчукову-младшему (не Пегову, уже достижение…). – Твой магнитофон!
Ольгерд, не веря счастью, схватил футляр, щёлкнул замочком. Внутри сиротливо грязновато поблёскивал хлипкий маленький магнитофончик. Во втором отсеке футляра, предназначенном под блок питания и микрофон с дистанционным управлением, гулял ветер.
– Спасибо, папа… – тихо, едва слышно прошептал Ванчуков и, опустив плечи, поплёлся со щедрым подарком в свою комнату.
– Я тебе ещё джинсы привёз!.. – куражно заорал вслед пьяный отец.
Перед отъездом времени у Сергея Фёдоровича оставалось в обрез. Позавчера подарил Аде кольцо с бриллиантом. Утром, случайно вспомнив просьбу сына, дождался, пока она выйдет из душа:
– Слушай, помоги сыну подарки купить.
– Хорошо, Серёжа. А что нужно?
– Джинсы и магнитофон.
– Так это несложно, – обняла Сергея Ада. – Даже машина не нужна. Сейчас пойдём, тут через квартал магазин джинсовой одежды. Всё фирменное. Размер какой?
– Не знаю я размера, – недовольно буркнул Сергей Фёдорович.
– Ладно, ты только не волнуйся. Я мальчика твоего помню, на глаз подберу, – «райфл», «ли» или «ливайз». У них всё есть.
– А стоят сколько? – спросил Ванчуков.
– Фунтов пятьдесят-шестьдесят.
– А подешевле?!
– Ну, в «фирменном» дешевле вряд ли. Но есть неподалёку лавочки, там местные
– Вот и чудно! Туда и поедем! – подытожил Ванчуков.
Сляпанные на коленке кривые джинсы без клёпок сторговали за двадцать пять.
Ванчуков достал записку сына, сунул Аде:
– На!
Та взглянула, вернула записку:
– Знаешь, тут за углом радиокомиссионный. Вещи, конечно, не новые, но вполне приличные.
– Пошли! – воодушевился Ванчуков.
Простенький «филипс» в футляре валялся на прилавке прямо перед входом.
– Сколько? – спросила Ада по-арабски.
– Сорок, – ощерился золотозубый хозяин.
– Что не так?
– Всё так. Нет микрофона и блока питания.
– Работает?
– Отлично работает!
– Ладно. Открой.
Араб распахнул кожаный футляр, достал магнитофон, положил на прилавок.
– Что это? – Ада показала на крышку кассетного отсека. Там в чёрной пластмассе пузырился дефект, похожий на лунный кратер.
– Сигаретный пепел горячий упал.
– Сколько?
– Тридцать пять.
– Много.
– Три кассеты с записью сверху дам! Ладно, не три – четыре!
– Всё равно много. Тридцать три. И кассеты.
– Согласен! И кассеты…
Довольные жизнью и собой, Ада и Сергей отправились в ресторан, а потом занялись друг другом. Рейс на Москву был на следующее утро.
– Заходи, – пригласил Пан, открывая с лестницы убогую коричневую фанерную дверь в тёмную тесную прихожую. Пахнуло сыростью с квашеной капустой. Панов зажёг свет. Квартирка оказалась тесной, с низкими потолками. Все комнаты и кухня выходили на одну сторону. За окнами гудела вечерняя Беговая.
– Раздевайся, – сказал Серёга, – проходи. Ботинки снимай, мать помыла вчера.
Ванчуков снял пальто, разулся, спросил:
– В туалет можно?
Пан был в дальней комнате, не услышал.
Ванчуков зашёл ненадолго в туалет, потом в крошечную плесенью отдающую ванную.
– Какое полотенце можно?
– Вот это, моё, – кивнул Панов. – На кухню иди. Есть сейчас будем.
В кухонное окно старого барака заглядывал фонарь с улицы. Панов выудил из холодильника кастрюлю. Водрузил на плиту; зашипела и вспыхнула зажигаемая конфорка. Угол кухни был заставлен пустыми бутылками. Панов перехватил взгляд Ольгерда:
– Пьёт батя. Иногда. Потом сдаём бутылки-то…
В полуосвещённой от кухонного потолочного фонаря прихожей на вешалке болтался потёртый офицерский китель с изломанными на плечах капитанскими погонами.
– На сутках отец сегодня. В охране работает.
Ванчуков кивнул. Пан открыл кастрюлю, поварёшкой помешал суп, чтоб равномернее нагревался.
– Мама на заводе в вечернюю смену, ночью уже придёт.
– А брат где? – спросил друга Ванчуков.
– Брат у невесты сейчас живёт. У неё с родителями квартира прямо рядом с институтом. Ему так сподручнее. Давай поедим, а то требуху подвело, – Серёга стал разливать горячий борщ по тарелкам.