Грустное начало попаданства
Шрифт:
И что делать? Сергей посмотрел на секретаря Алену, которая, вот мерзавка (!), плотно работала, но при этом, сидела так, что он хорошо видел и привлекательное лицо, и чудесную для каждого мужчины фигуру. Даже тело поставило не к столу, а повернув к нему, чтобы видел получше. Ух, как она соблазнительна!
— Что такое? — недовольно, но очень кокетливо спросила она, видя (чувствуя) его внимания.
Она, что ли, даже сама не понимает, что делает? Все приходит на уровне рефлексов, в данном уровне, женских рефлексов?
— Алена Михайловна, — начал он ее учить уму — разуму исключительно для того, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, ну и совсем немного из того, что она привлекательная молодая красотка и таковых мужчинам — начальникам всегда хочется маленько поругать, — вы молодая, даже юная прелестная красавица, я импозантный мужчина, даже тоже молодой. И поэтому, несмотря на всю мишуру официальных отношений, природа берет свое. Вот, например, как вы сейчас сидите?
— Как сижу? — удивилась она и привлекательно улыбнулась, опять неосознанно, на одних женских рефлексах. Посмотрела, как смогла, на себя, ничего такого не увидела и сердито констатировала: — сижу! Не стоя же мне писать!
Мол, вот ведь пристал со своими занудными и очень непонятными приставаниями, господин-товарищ начальник!
— Ты, Аленушка, конечно, сидишь. Но ведь как сидишь? В пол-оборота ко мне, чтобы я хорошо видел все твои прелести. А для этого, обрати внимание, юбка у тебя чуть ниже колена, что на уровне современной социалистической морали. Но сидя, ты так ее нечаянно задернула, что правая нога, как раз ко мне близкая, оказалась видна почти до бедра. Красивая, кстати, нога, ты вообще красавица!
Алена посмотрела на ноги и сконфузилась. Правая нога действительно оказалась почти полностью обнажена, почти трусики видны! Да и левая была почти в таком виде. Ох, как не скромно!
— Потом посмотри, служебная рубашка у тебя очень строгая, морально устойчивая, застегнутая почти до горла. Но ты ее расстегнула на две пуговицы, так, чтобы показывать, хотя бы немножко, свои прелестные грудки. Тоже правильно, любой мужчина будет смотреть не на лицо, которое у тебя, извини, с излишне мелкими чертами, а ниже, на уровне, понимаешь чего.
Алена, слушая своего начальника, великого князя, густо покраснела. Рубашка на самом деле была смело расстегнута. Вот ведь бл… непристойная женщина! А еще советская девушка, сержант госбезопасности!
Она поспешила дрожащими руками наводить у себя порядок с рубашкой, а строгий и надоедливый, но, в общем-то, строгий и справедливый начальник внезапно перестал ее ругать и даже, наоборот, начал утешать:
— И не зачем ты, Алена, дергаешься. Ты ведь не на сцене и за тобой сотни мужчин не наблюдает. Просто по природе у тебя должна быть семья, муж, лети, наконец. Или ты считаешь, что ты должна в свое время умереть и никого после себя не оставить?
Алена замерла, сосредоточившись на незнакомых ранее мыслях. Отрицательно покачала головой, стеснительно посмотрев на Сергея Александровича.
— А я, со своей стороны, как молодой дееспособный мужчина, невольно смотрю на представительниц прекрасного пола, на тебя, Алена. Не потому, что у меня в голове скабрезные мысли. Я, может быть, в этот момент совсем не понимаю, на кого смотрю, мысленно проговаривая пункты плана. Но глаза будут, милая девушка, смотреть все равно на тебе. Природа-с!
— Ну это же неправильно! — не выдержав, воскликнула Алена, — мы, большевики, должны быть выше этого!
— Это объективная реальность, — мудро сформулировал попаданец, практически зрелый уже мужчина, — и разве товарищ Сталин против этого? Разве он против морально устойчивых советских семей? Что там пишут в «Правде», которую у нас отдельные товарищи тщательно и регулярно штудируют?
Алена Кормилицына, как советская гражданка и сержант госбезопасности, ведомая в границах коммунистической идеологии, увидела знакомые границы и сразу успокоилась. Товарищ Сталин все знает и нам покажет! Даже приструнила своего начальника:
— Ах, Сергей Александрович, как вы меня смущаете! Вроде бы правильные слова говорите, но неправильно ставите акценты. Вначале должно быть общественное, советское, а уже потом личное, семейное.
— То есть, вообще-то, ты, Алена, не против интима? — смеясь, вклинился Сергей в нотации девушки.
— Нет! — опять смутилась, но уже как-то сердито Алена, как-то помедлила, но потом все же высказалась: — вам, мужчинам, только и надо от нас. А поговорить о высоком и изящном вы не желаете!
— М-гм! — задумался теперь Сергей Александрович, сказал впрямую: — по прежней работе скажу — на собраниях можно и поговорить, но наедине вы же сами сводите все к плотской любви. А когда к вам не пристаешь, вы, кстати, обижаетесь еще больше. Мол, не цените, нас, любимых и прелестных.
— Да-а?! — удивилась почему-то девушка, вспомнила некоторые моменты из своей жизни, покраснела.
— В общем, предлагаю вам мировую, — подытожил великий князь: — я не говорю вам никаких замечаний на счет вашей одежды, а вы больше не сердитесь на меня по поводу моих взглядов.
— М-м… — заколебалась Алена, не желая отходить от своей удобной позиции, мол, мужчины — сволочи, а девушки — лапочки. Но когда увидела сердитый взгляд мужчины — начальника, то тяжело взглянув на показ, согласилась: — хорошо уж, только вы взглядом не раздевайте меня при всех, а то я смущаюсь.
Вот ведь актриса лапотная, опять все развернула!
— Пусть так! — согласился Сергей Александрович, как приказал. Потом, по-видимому, решив, что все уже сказано, повернул на рабочую тему: — теперь, Алена Михайловна, к делу. Как у вас с Планом?