Грядущий мир. Фантастические повести советских авторов 20-х годов
Шрифт:
Светлые пятна плывут в глазах. Что-то горячее вливается в тело, проникает во все его поры…
Дрожание закрытых век Викентьева. Из-под ресниц блестит светлая полоска белков, потом вычерчиваются зрачки, мутные, тусклые, без мысли.
Над Викентьевым наклонились две лысые головы с черными чашечками на висках.
— Как вы себя чувствуете? — мысленно спрашивает Стерн.
— Как они себя чувствуют? — спрашивают по идеографу тысячи и тысячи людей.
И, отраженный идеографом, вопрос возникает одновременно в уме
— Как я себя чувствую?
Как они себя чувствуют? Звон в голове не перестает. Слабость. Хочется есть, ужасно хочется есть.
Викентьев подымается на локтях и, напрягая все силы, садится. Стерн и его товарищ поддерживают его. В другой гробнице приподнимают Евгению Моран. На них набрасывают легкотканную одежду.
Ведут по лесенке вниз, на эстраду. Вот они, вот они, люди старины! Волосатые существа с грубыми, топорными линиями лица. Вот они!
Тысячи глаз впились в Викентьева и Евгению Моран. Тысячи голов вспоминают историю этой эпохи.
В то время, когда они жили, гении трудились над изобретением орудий для истребления людей. В их время были отвратительные бойни. В их время было рабство. Миллиарды людей не имели права на сытость, на радость, на жизнь. Горсточка людей владела их трудом, их богатствами, их мыслями, их жизнью. Это правда? Вы, очевидцы, современники — расскажите нам.
У Викентьева и Евгении Моран бьются в голове тысячи мыслей… отраженных идеографом:
— …Волосы… У нас волосы… Мы люди старины…
— …Люди убивали людей… Бойни… Машины для убийства…. Ужас!
— …Кучка людей… грабила труд миллиардов других людей… Проституция… голод…
Поток мыслей! Голова болит от мыслей. Зачем этот голубой зал? Кто эти странные люди с проводами у голов? И несется со всех сторон по идеографу ответ:
— Мы люди двадцать второго столетия, граждане всемирной коммуны.
Викентьев и Евгения Моран почти теряют сознание от усталости и потрясения. Стерн отнимает чашечки идеографа от их висков. Сразу гаснет в их головах фейерверк мыслей. И только одна радостная мысль бьется в них:
— Мы живы! Живы!
Евгению и Викентьева усаживают в радиомобиль — экстаус, напоминающий автомобиль, но приводимый в движение внутриатомной энергией радия. На радиомобиле нет шофера. Стерн нажимает кнопку на стенке радиомобиля, и машина бесшумно скользит по мостовой.
Ночь. На небе россыпь огней, как двести лет тому назад. Но на улицах ясный день, странный день — серебристо-голубой. Откуда этот свет? Светятся мостовые, тротуары, стены домов. Они покрыты светящимся веществом. Радиомобили несутся по светящейся улице, полной звуков музыки, доносящейся с террас, с крыш домов.
Викентьев поражен. Как эти экипажи сами, без шоферов, лавируют по улицам и в стремительном беге не сталкиваются друг с другом?
— Профессор, — обращается он к Стерну, — как управляются эти машины?
Стерн не понимает
— Это прибор для сообщения мыслей. В чем дело?
Викентьев повторяет свой вопрос.
— Прежде всего, у нас нет профессоров, — отвечает Стерн. — Ни профессоров, ни ученых, ни других специальностей. Благодаря системе нашего общества и технике, у нас нет разделения труда.
— Но разве всякий умеет читать лекции? — возражает Евгения.
— Всякий гражданин Мирового Города, достигший зрелости. Сегодня я читал лекцию. Вчера я работал у экскаватора. Завтра я намерен работать на химическом заводе. Мы меняем род деятельности по свободному выбору, по влечению.
Викентьев перебивает Стерна. Его интересует движение радиомобиля.
— Радиомобиль приводится в движение разрядами радия, — объясняет Стерн.
— Но каким образом он регулирует свое движение?
— Вы видите впереди радиомобиля счетную поверхность из выпуклых стекол. Это глаза радиомобиля.
— Глаза? — изумленно восклицает Викентьев и Евгения.
— Да, глаза, — невозмутимо отвечает Стерн. — У радиомобиля двести таких глаз. Каждый глаз отражает встречные предметы. Теперь наблюдайте: навстречу нам мчится радиомобиль.
Стерн открывает крышку радиатора. Вторая крышка — стеклянная. Радиатор внутри разделен на несколько десятков отделений, в которых находится бугристая молочно-желтая масса.
— Это светочувствительная масса, — объясняет Стерн. — Вы видите, в одном из отделений отразился встречный радиомобиль.
— Масса в ящичке вспыхнула, — восклицает Викентьев.
— Она выделяет какой-то газ.
— Да, под влиянием света, в массе происходит химическая реакция. Выделяющийся упругий газ большой плотности входит в эту трубочку, в отделения, толкает поршень, который приводит в движение рычаг руля… Но мы приехали.
Стерн нажимает кнопку. Радиомобиль останавливается у подъезда. Широкие ступени ведут в вестибюль, сверкающий золотистым светом, льющимся со стен и с лепного потолка. Пол устлан коврами. Свет золотит ряды пальм у стен. Далеко где-то сплетаются тихие, тонкие звоны музыки.
— Это ваш дом? — спрашивает Евгения.
— Мой? Зачем? — усмехается Стерн. — У нас нет ничего своего. Это дом Мировой Коммуны. Я здесь живу.
— Какое роскошное здание! — восхищена Евгения.
— У нас все дома такие… Ну, войдите в лифт.
Нажим кнопки. Лифт несется вверх, отзванивая этажи. Площадка третьего этажа.
В комнатах тот же золотой свет, та же далекая, тихая музыка. Яркие пятна картин на стенах. Выпуклости художественной лепки на потолке. Ноги мягко ступают по играющим краскам на пушистых коврах. Переплелись красочные линии по шелку мебели, портьер и гардин. Всюду цветы, цветы. Тонкий запах.