Грязная сказка
Шрифт:
Такая плитка красовалась и на борту большой керамической ванны, широкой, местами выщербленной и шершавой из-за стёршейся за годы пользования эмали.
Таня смотрела как упругая струя воды из медного и давно не чищенного, а потому тусклого крана, взбивала пышную пену и радовалась, что воду до сих пор не отключили.
— Смотри, что я нашёл, — зашёл Влад с двумя фужерами из помутневшего от времени стекла.
В другой руке у него была бутылка шампанского, которую они принесли с собой.
Он поцеловал её в шею, и мурашки опять побежали
Влад весь вечер её целовал. Каждый удобный и неудобный момент, едва оказывался от неё на расстоянии протянутой руки, непременно протягивал эту руку и прикасался губами. К мочке уха, к виску, к плечу, к оголённому запястью, к каждому позвонку, что выступали на её длинной шее. И каждый раз её пронзало током от этого невинного прикосновения.
— Ты же пригласишь меня с собой?
— Потрёшь мне спинку?
— Обязательно.
Этот вечер был таким долгим.
Они смотрели мультфильм про зелёного огра, приехавшего в гости к родителям жены и смеялись в переполненном зале кинотеатра как дети.
Они сидели в кафе на набережной и слушали духовой оркестр, игравший старинные вальсы. А потом кружились под один из них, из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», среди осторожно переступающих пожилых пар.
Они катались по вечернему городу в его машине просто так. Просто потому, что им было весело и легко. Просто потому что в городе стояло лето, а они молоды, самоуверенны и им отчаянно хорошо вместе. И у них впереди ещё целая жизнь.
— Скажи, а почему ты уехала из Франции? — Влад сделал глоток и донышко его фужера погрузилось в пушистую пену.
— Это неинтересная история, — откинулась на бортик ванны Таня, чувствуя, как под волосами потёк к затылку пот.
— Могла бы учиться в Сорбонне, а не в этом паршивом ВУЗе.
— В этом паршивом ВУЗе моя бабушка преподавала французскую литературу, так что прошу не обобщать.
— Поэтому ты приехала поступать сюда?
— Конечно, нет, — подняла она голову и взяла с бортика свой фужер. — Я приехала в тринадцать лет. Бабушка приехала и забрала меня, потому что со мной случилось несчастье.
— Ты заболела?
— Я вижу, ты не отвяжешься, да? — улыбнулась она и сделала глоток.
— Наверно, отвяжусь, — он достал бутылку и подлил ей, — но только когда ты расскажешь.
— Меня изнасиловали. Жестоко. Несколько арабских парней из нашего колледжа.
Она смотрела как он воспримет эту новость.
Его брови взлетели вверх, он прикрыл рукой глаза, откинул со лба волосы.
— Ладно, если не хочешь, не продолжай.
— Отчего же. Слушай. Мне было всего двенадцать лет, но я как-то рано созрела. В ближайшем посёлке была только школа, а в колледж с двенадцати лет в соседний городок приходилось ездить на городском транспорте. И вот как-то в автобусе мы с ним и разговорились.
Полотенце почти сползло из-под шеи в ванну. Таня поправила его и вытерла мокрый лоб.
— С одним из этих парней?
— Да, очень красивый араб. Смуглый, с
— И что, в вашем колледже учились арабы? — целомудренно прикрыл он глаза на её прелести, а может тоже просто вытер рукой пот.
— Конечно, французских детей было всего треть, остальные — выходцы из других стран. И однажды я ляпнула при нём: «Ник та мер!». Это что-то вроде нашего «поиметь твою мать» и ему сильно не понравилось.
— У арабов же мать святое, — сделал он ещё глоток.
— Да, очень серьёзный аффронт, то есть оскорбление, но меня его реакция не столько остановила, сколько наоборот. Я стала только чаще при нём ругаться. Его стало всё сильнее это бесить. И однажды я достала его настолько, что он выманил меня из автобуса якобы просто пройтись. А там в лесочке уже поджидали его друзья. В-общем, было страшно, было больно, было невыносимо стыдно. А ещё грязно. Я помню как возвращалась домой, перепачканная в земле и траве, и у меня по ногам текла кровь и их сперма.
Она сделала большой глоток шампанского под его страдающим взглядом.
— Они надругались над тобой просто из-за бранных слов?
— Может, да, а может это был просто повод или оправдание, и они сразу это задумали. Какая уже разница.
— И как ты с этим справилась?
— Никак, — пожала она плечами. — Как видишь, даже злословить не разучилась. Только больше не могла ездить в колледж. Но, к счастью, наступили каникулы, а потом приехала бабушка и увезла меня оттуда.
— И ты решила остаться?
— Да, провела здесь лето, потом пошла в школу и как-то зависла.
Она набрала в грудь воздуха и сползла вниз под воду, опираясь на его ногу.
Когда умерла бабушка, ей порой не хотелось выныривать. Но утонуть в ванне без посторонней помощи практически невозможно. Впрочем, она и не хотела умирать. Ещё там, в тех французских кустиках, глядя на перекошенное злобой лицо того, кто ей так нравился, она дала себе обещание жить. И выжила. И даже как-то смирилась. А после того, как на суде плюнула в тёмные как ночь глаза, даже перестала делать из всей этой истории трагедию. И ей казалось, она неплохо справилась.
Звук голоса заставил её вынырнуть.
— Я ничего не слышала, — откинула она назад волосы.
— И не надо. Иди сюда, — подтянул он её к себе и обнял. — Я бы хотел защитить тебя от всех на свете бед и несчастий, но это невозможно. Зато я могу помочь тебе с адвокатом. И ты вернёшь себе эту квартиру.
— Ля петит шери аррив а Пари… Пари фэ дю брюь. Пари фэ дю брюь.
— Это стихи?
— Да, Поль Элюар, — прижалась она покрепче к его плечу. — Малышка-девчушка впервые в Париже. А грохот, как ливень, клокочет и брызжет.