Грязная жизнь
Шрифт:
Молодая женщина, спящая на кровати, даже не слышит, как я вхожу. С хитростью змеи и грацией кошки я беззвучно пробираюсь в комнату.
В нашем кругу я заработала неплохую репутацию за годы работы с Юлием.
Черная вдова. Прощальный взгляд. Китайская Золушка.
Я заработала эти имена, поскольку была безжалостной сукой. Я могла быть маленькой и сексуальной, но я бесчувственная. Возможно, я самая опасная женщина в мире.
Почему?
Потому, что я бесшумно передвигаюсь.
Не
Мудрый совет… Не всегда доверяй тому, что видишь. Ведь даже соль выглядит как сахар.
Китайская Золушка, я молча хмурюсь. Не могу сосчитать, сколько раз я чуть не содрала кожу с членов придурков, которые называли меня китаянкой.
Тупые американские мужланы смотрят на меня и говорят: «О, она азиатка. Она должно быть китаянка».
Я вьетнамская женщина, ублюдки. Поймите это или лишитесь конечности.
В эту минуту спокойной передышки я понимаю Алехандру, на моем лице появилось почти сочувствие при мысли о том, что она могла испытать такие же ужасы, что и я.
Я рассматриваю ее тело, которое лежит спиной ко мне. Маленькая, слишком стройная, с длинными черными спутанными волосами. Грязная, порванная одежда и потертая повязка на пятке.
Я мысленно хихикаю.
Она жалкая.
Я не знаю, почему это делает меня счастливой, но это так. Я никогда не могла подружиться с красивыми девушками. Но потом думаю о том, как она была сильно напугана…
Мое лицо каменеет, а губы искривляются. Требуется вся моя воля, чтобы заставить замолчать злобное рычание, угрожающе вырывающиеся из горла.
Это вряд ли моя проблема. Что она знает о боли? Это не может быть хуже, чем то, что моя семья сделала со мной.
Ведь никого не волновало, когда мой отец и братья…
Не делай этого, девочка. Даже не смей думать об этом.
Мои эмоции зашкаливают, я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, умоляя о том, чтобы ко мне вернулось спокойствие.
Требуется секунда, чтобы понять, что я отпустила свою защитную реакцию. Затем, не оборачиваясь, она тихо спрашивает:
— Ты собираешься убить меня?
Ее кроткий голос пугает меня. Пистолет двадцать второго калибра в моей руке внезапно чувствуется тяжелее, чем должен. Я крепче сжимаю его, и это занимает у меня некоторое время, но я, наконец, отвечаю твердо:
— Да.
Ее тело напрягается и сразу расслабляется, прижимаясь к подушке. В ее голосе слышится облегчение, когда она шепчет:
— Спасибо.
Борьба, которую я ожидала, которую жаждала… у меня отняли эти два тихих слова.
Что, черт возьми, не так во всей этой ситуации?
Ее слова удивляют меня, и хотя она неосознанно облегчила мне задачу, я люблю, когда люди умоляют меня о пощаде. Пресмыкаются на коленях, я больше всего обожаю, когда они целуют
Убить того, кто хочет умереть… что в этом веселого?
Поднимаю пистолет и прицеливаюсь, но когда мой палец ложится на спусковой курок, выдыхаю, ослабляю хватку, теряю фокус и медленно опускаю пистолет. Сажусь на кровать рядом с Алехандрой, и плевать я хотела на ее личное пространство.
Она полуоборачивается и смотрит на меня, смаргивая слезы, молча оплакивая свою короткую жизнь. Я спрашиваю:
— Ты действительно хочешь умереть?
Вместо ответа она смотрит на мое распухшее лицо и бормочет:
— Я сожалею насчет твоего носа. — И тут же поворачивается ко мне спиной вновь.
Тьфу. Я ненавижу подхалимов.
— Я задала тебе вопрос. — Я не люблю, когда меня игнорируют.
Пауза затягивается, и когда я открываю рот, чтоб разорвать тишину, она вздыхает долго и тихо.
— Вито хочет моей смерти. Его сыновья, Джио и Люк, хотят моей смерти. Мой отец сделает все, что скажет Вито, в том числе преподнесет голову дочери на серебряном блюде. Теперь никто мне не поможет. Я в полном дерьме.
Догадливая. Она очень хорошо и верно понимает. В полной заднице.
Я помню, что ранее сказал Юлий.
— Твой брат…
В глазах Алехандры вспыхивает огонь, когда она поворачивается ко мне и перебивает:
— Мой брат прошел бы через адское пламя, если бы я сказала ему, что это мне поможет. — Она слегка качает головой. — Он хороший человек. Я не могу сделать с ним такое. Я не могу стоить ему жизни.
Может быть, Юлий не совсем свихнулся, когда предположил, что Алехандра может быть ценной. Она знает, как устроена жизнь. Несомненно, находясь на троне, она видела и слышала то, что может иметь для нас большое значение. Я испытываю удачу, маскируя возбуждение, говоря с полной скукой на лице:
— Ты права. Ты в полной заднице. — Я слабо пожимаю плечами. — Что есть, то есть, если, конечно, ты не сможешь доказать свою полезность.
Она замирает рядом со мной. Она моргает своими спокойными карими глазами, широко раскрытыми, с ложной невинностью, длинными ресницами, подрагивающими в попытке симулировать растерянность. Но эти её глаза… черт побери, они просчитывают вероятность.
— Полезность? Какую именно?
Я ухмыляюсь про себя.
О, господи, Алехандра. Какие секреты ты хранишь в своей маленькой головке?
Я соскальзываю с одеяла, чтобы встать у кровати.
— Это не имеет значения. Как ты и сказала… — Я поворачиваюсь и иду к двери, жестоко улыбаясь. — Ты уже мертва.
Подойдя к двери, я слышу, как шуршит одеяло, слышу, как она в панике спрашивает:
— Ты все еще собираешься убить меня, правда?
— Нет. — Я бросаю ей через плечо садистскую ухмылку. — Я решила отдать тебя на съедение волкам.