Гуарани
Шрифт:
Внимательно приглядываясь и прислушиваясь ко всему, что творилось вокруг, он вместе с тем раздумывал над только что виденной сценой, которая глубоко его взволновала.
Он знал Пери и не мог понять, как это индеец, всегда такой разумный и прозорливый, пошел на столь безумный шаг — кинуться одному на целое племя.
Безмерная преданность Пери своей сеньоре, опасность их положения могли бы еще, пожалуй, объяснить подобное безрассудство, если бы фидалго не знал, каким спокойствием, хладнокровием и выдержкой отличался Пери, как он умел владеть собой в минуты опасности. Дон Антонио пришел к выводу, что в поступке Пери есть нечто загадочное и пройдет, может быть, немало времени пока все объяснится.
В то время как фидалго предавался своим мыслям, Алваро успел обойти лагерь индейцев и, воспользовавшись тем, что айморе были заняты своим празднеством, незаметно приблизился к ним.
Он был всего в нескольких шагах от Пери, когда касик занес над головою пленника тангапему.
Алваро поднял клавин и выстрелил; послышался свист, и пуля размозжила голову старика вождя.
IV. РАЗГАДКА
Как только его товарищи подоспели и Алваро увидел, что айморе немного отступили, он повернулся к Пери, который безмолвно созерцал эту сцену.
— Идем! — повелительно сказал кавальейро.
— Я никуда не пойду, — бесстрастно ответил индеец.
— Твоя сеньора зовет тебя!
Пери скорбно склонил голову.
— Скажи сеньоре, что Пери должен умереть, что он умрет за нее. А ты уходи, пока не поздно.
Алваро взглянул на одухотворенное лицо индейца. Ему пришло в голову, что тот повредился в уме; кавальейро не мог понять этого бессмысленного упрямства.
Но в чертах Пери можно было прочесть только твердую решимость, которую спокойствие его делало еще непоколебимее.
— Итак, ты не слушаешься своей сеньоры?
С трудом выжимая из себя каждое слово, индеец сказал:
— Пери не повинуется никому.
В эту минуту рядом с ним послышался чей-то сдавленный крик. Обернувшись, он увидел, что назначенная ему в невесты индианка упала, пораженная стрелой. Один из дикарей пустил эту стрелу в Пери. Девушка кинулась прикрыть собою того, кого она полюбила, и стрела пронзила ей грудь.
Ее черные глаза, на которые уже легла тень смерти, последний раз взглянули на Пери и закрылись. Потом они открылись — в них уже не было ни блеска, ни жизни. Пери почувствовал прилив жалости к этому самоотверженному существу, которое, подобно ему самому, без колебаний жертвовало собой, чтобы спасти любимого.
Алваро не заметил случившегося. Бросив взгляд на своих людей, яростно сражавшихся с айморе, он сделал Айресу Гомесу знак.
— Послушай, Пери, ты знаешь, что я привык выполнять обещания. А я поклялся Сесилии, что приведу тебя обратно. Либо ты пойдешь сейчас со мной, либо мы все здесь умрем.
— Делай как знаешь! Пери никуда отсюда не уйдет.
— Ты видишь этих людей? Кроме них, некому защищать твою сеньору. Если они погибнут, ты сам понимаешь, погибнет и она.
Пери содрогнулся. Некоторое время он размышлял. Потом вдруг кинулся в чащу деревьев.
Услышав звуки выстрелов, дон Антонио и его семья в тревоге стали ждать исхода сражения.
Проведя десять минут в томительном ожидании, они вдруг услыхали, что кто-то пытается открыть дверь. Раздался голос Пери. Сесилия побежала ему навстречу. Индеец упал перед ней на колени, умоляя простить его.
Теперь, когда с души фидалго свалилась тяжесть — друг его был спасен, — лицо дона Антонио приняло суровое выражение, как то бывало всегда, когда он осуждал чей-нибудь серьезный проступок.
— Ты совершил великое безрассудство, — сказал он, обращаясь к индейцу, — ты причинил страдание твоим друзьям, заставил рисковать жизнью тех, кто тебя любит. Уже сама мысль об этом должна послужить тебе наказанием.
— Пери хотел спасти тебя!
— Отдавшись в руки врагов?
— Да!
— Для того, чтобы они тебя убили? — Убили и…
— Но к чему эта безумная затея?
Индеец молчал.
— Ты должен объяснить нам все, а то мы будем думать, что наш умный, преданный друг взбунтовался или сошел с ума.
Это были жестокие слова, а суровый тон, каким они были сказаны, еще больше подчеркивал заключенное в них осуждение.
Пери почувствовал, что на глаза его навернулись слезы.
— Ты требуешь, чтобы Пери сказал все?
— Ты должен сказать все, если хочешь вернуть мое уважение к тебе, а мне было бы жаль его потерять.
— Пери будет говорить.
В эту минуту в комнату вошел Алваро. Товарищи его тоже успели подняться на площадку. Они были вне опасности и отделались только ранениями, которые, по счастью, оказались не очень серьезными.
Сесилия благодарно пожала руки кавальейро. Изабел только посмотрела на него и вложила в этот взгляд всю свою любовь.
Все присутствующие обступили сидевшего в кресле дона Антонио. Перед ним, повесив голову, стоял Пери, точно преступник, который смущенно старается оправдаться.
Можно было подумать, что он должен признаваться в чем-то недостойном и низком. Никто не догадывался, сколько героизма, сколько духовного величия потребовал поступок, который все осуждали как безрассудный.
Пери начал так:
— Когда Араре лег наземь, чтобы больше не встать, он позвал Пери и сказал ему:
«Сын Араре, твой отец умирает. Помни, твоя плоть — моя плоть и твоя кровь — моя кровь. Ты не должен отдавать свое тело на съедение врагам».
Араре сказал так и вытащил свои бусы, что были сделаны из орехов, и отдал их сыну. Орехи были наполнены ядом, в них была смерть.
Случись Пери стать пленником, ему надо только раздавить один орех, чтобы посмеяться над победителем, который отважится коснуться его тела.