Гуд бай, Берлин!
Шрифт:
– Ты достала.
– Еда у вас есть?
– А что, мы выглядим так, будто есть?
– Вы выглядите как кретины.
– Ты повторяешься.
– А деньги у вас есть?
– Чтобы дать тебе, что ли?
– Без меня вы бы ни черта не нашли.
– Отвянь.
Чик продолжал перекрикиваться с этой девчонкой, даже когда мы отошли уже так далеко, что было практически ничего не слышно. Он все время оборачивался и выкрикивал в ее сторону всякие оскорбления, а она орала что-то с мусорной горы в ответ. Я решил, что лучше помолчу.
Но потом девчонка побежала за нами. Я глянул на нее, и мне показалось очень странным то, как она за нами
– Я есть хочу, – сказала она, останавливаясь перед нами и тяжело дыша. Смотрела она при этом на нас так, как смотрят телевизор.
– Чуть дальше по тропинке есть ежевика, – сказал я.
Она обвела пальцем вокруг рта и изрекла:
– А я-то думала, вы педики. Из-за помады вот тут.
Мы с Чиком просто пошли дальше. Чик еще раз шепнул мне на ухо, что она совсем долбанутая.
Но едва сделав несколько шагов, мы снова услышал ее крик.
– Эй! – орала девчонка.
– Что «эй»?
– Где она? Ежевика, блин! Где ежевика?
30
Обратный путь показался мне намного короче, чем дорога туда. Может быть, это оттого, что увязавшаяся с нами девчонка болтала без умолку. Сначала она шла сзади нас, потом между нами, а потом – по другому краю тропинки. Чик в какой-то момент зажал нос пальцами и многозначительно взглянул на меня. Действительно – от нее воняло, несло по-страшному. На свалке это было не так заметно, потому что сама свалка воняла. Но в лесу мы вполне ощутили, какое от девчонки шло амбре. В комиксах вокруг нее обязательно бы нарисовали мух. А еще она болтала без умолку. Я точно не помню всего, что она рассказывала, но, например, долго выспрашивала, где мы живем, ходим ли мы в школу и хорошие ли у нас оценки по математике (ей было почему-то особенно важно узнать про математику). Есть ли у нас братья и сестры, знаем ли мы какие-то там бесконечности Кантора и так далее. А когда мы в ответ спрашивали, зачем ей все это знать, девчонка не реагировала. На вопрос, что она сама искала на свалке – никакой реакции.
Вместо ответа она болтала о том, что в будущем хочет работать на телевидении. Что ее мечта – стать ведущей какой-нибудь викторины, «потому что там сидишь вся такая красивая и говоришь». Что это «классная работа», что у нее есть кузина, которая этим как раз занимается, но у кузины для такой работы «слишком высокая квалификация», и что там нужно работать только по ночам.
Вдоволь поболтав о телевидении, девчонка вспомнила шутку о краже машины и выразилась в том смысле, что Чик – забавный парень, и она про себя очень смеялась над этой шуткой. Чик почесал в голове и сказал, что да, это она правильно подметила, он действительно иногда любит пошутить и поэтому собирается подарить своему отцу на день рождения шланг.
– А ты больше такой тихоня, – сказала девчонка и, толкнув меня в плечо, спросила еще раз, действительно ли я хожу в школу, и тут я подумал: «Господи, хоть бы ежевика началась побыстрее, а то это все никогда не кончится».
Еще я надеялся, что, может, эта девчонка когда-нибудь сама от нас отстанет и пойдет обратно, но она прошла с нами все три или четыре километра до зарослей ежевики. Тем временем мы с Чиком тоже проголодались,
– Надо как-нибудь от нее отделаться, – прошептал мне на ухо Чик, и я посмотрел на него так, будто он сказал, что не стоит отпиливать себе ноги.
И тут девчонка начала петь. Сначала она пела совсем тихо, по-английски, с небольшими паузами на жевание ежевики.
– Теперь она еще и поет говняно, – сказал Чик, а я промолчал: если честно, пела она вовсе не говняно. Она пела «Survivor» Бейонсе. Но произношение у нее было просто абсурдное. Она, видно, совсем не знала английского, ощущение было такое, что она просто воспроизводит звуки по памяти. Но пела она безумно красиво. Я осторожно взял ветку куста двумя пальцами, отогнул ее и стал смотреть сквозь листья на эту девочку, которая, стоя в колючих зарослях, пела, мурлыкала что-то себе под нос и ела ягоды. Прибавить к этому вкус ежевики у меня рту, апельсиново-красный закат над деревьями и неумолкающий шум автобана где-то на заднем плане – от всего этого мне сделалось как-то чудн'o.
– Дальше мы идем одни, – объявил Чик, когда все вылезли из ежевичных зарослей и снова вышли на тропинку.
– Почему?
– Нам пора домой.
– Я с вами. Мне тоже в ту сторону, – сказала девчонка.
А Чик ей на это:
– Да нет, тебе вообще в другую сторону.
Чик ей раз пятьсот повторил, что мы не хотим, чтоб она шла с нами, но девчонка только пожимала плечами и продолжала семенить сзади. Наконец, Чик резко развернулся, встал перед ней эдакой стенкой и сказал:
– Ты не в курсе, что от тебя пахнет? От тебя несет, как от кучи дерьма. Все, гуляй, свободна.
Мы пошли дальше, и пару раз у меня возникало ощущение, что девчонка все еще преследует нас. Но она сильно замедлилась, и скоро мы потеряли ее из виду. Темнота ползла между деревьев. Один раз что-то прошелестело в кустах, но, может, это был просто какой-то зверек.
– Если она плетется за нами, это просто полная жопа, – сказал Чик.
Для верности мы пошли быстрее, а потом после резкого поворота затихарились в кустах и стали ждать. Прождали мы минут пять, не меньше, но девчонка так и не появилась, так что мы спокойно двинулись дальше к заправке.
– Насчет запаха, наверно, не стоило ей говорить.
– Так что-то ведь надо было сказать… И, блин, несло от нее еще так! Она, наверняка, там на свалке и живет. Бомжиха.
– Но поет она хорошо, – сказал я, немного помолчав. – И конечно, живет она не на свалке.
– А с чего она тогда про еду спрашивала?
– Да, но мы же не в Румынии. Здесь никто на свалках не живет.
– Ты что, не заметил, как от нее воняло?
– Так и от нас теперь, наверно, тоже воняет.
– Да там она живет, точно. Сбежала из дома. Я таких людей знаю, поверь. Она двинутая. Фигура у нее классная, но крыша-то вообще не на месте.
Слева от автобана появились первые звезды. Тропинку стало почти не видно, и я предложил идти прямо вдоль дороги, в свете фар, потому что иначе мы бы наверняка заблудились. Это, конечно, был дурацкий аргумент – шум машин был прекрасно слышен и в лесу. Но, честно говоря, в темноте мне стало слегка не по себе. Почему – не знаю. Вряд ли на меня напал страх встретить бродящих по лесу преступников. Потому что единственными преступниками, которые бродили по этому лесу, наверняка были мы. Тут до меня внезапно дошло, что именно это меня и беспокоило. Я был страшно рад, когда впереди сквозь листву показались неоновые огни заправки.