Гугеноты
Шрифт:
— Он сам рассказывал об этом в кругу придворных.
— Что же он рассказал?
— Как-то он проходил близ Центрального рынка и увидел двух больших коричневых собак. Они мирно лежали и грелись на солнышке. Кобель и сука. Поравнявшись с ними, Линьяк громко выругался, плюнул и попал на морду суке. Она зарычала, а он пнул ее сапогом. Тут кобель вскочил и бросился на Линьяка. Пока тот вынимал шпагу из ножен, кобель прокусил ему сапог и поранил ногу. Но… тут же поплатился за это. Линьяк вонзил клинок ему в шею, проткнув бедное животное насквозь. Несчастный пес так и издох, не издав ни звука и не разжимая челюстей. Тогда его подруга бросилась на Линьяка и вцепилась ему в ляжку. Он убил и ее несколькими ударами кинжала.
Лесдигьер застыл, пораженный ужасным рассказом.
В
…Лесдигьер чувствовал, как непрошеный комок подкатывает к горлу. Он не мог сдержать слез.
— Бедный Брюн… Шомберг, я потерял лучшего друга… — Лесдигьер сжал челюсти так, что они захрустели, и, не разжимая зубов, процедил: — Ты покажешь мне этого Линьяка, Шомберг! И сегодня же!
Шомберг кивнул, но счел нужным предупредить:
— С недавнего времени они повсюду ходят вдвоем, Линьяк и Вильконен. Вызвав одного, ты нарвешься и на другого. Линьяк обучает своего дружка искусству боя, и теперь к ним боятся подходить даже те, кто раньше слыл великолепным бойцом.
— Бог нас рассудит, Шомберг. И да воздастся неправому по заслугам его.
Вскоре они подъехали к Турнельскому замку [77] , этому детищу Средневековья, разрушенному впоследствии вымирающими Валуа. Ныне дворец доживал свои последние дни. Карл IX унесет его с собой в могилу, лишив город величественного памятника готической архитектуры и оставив вместо него лишь пустырь, который вскоре зарастет бурьяном и будет служить местом для дуэлей, лошадиных торгов и тайных свиданий.
77
Почти полвека пройдет с того момента, когда рухнет, рассыплется прахом этот колосс, и на этом месте один из Шатильонов спланирует площадь в виде квадрата, которую назовут Королевской. А при сыне Людовика XIII она получит название площади Вогезов, так назывался департамент Парижа. Название это сохранится и до наших дней.
С виду замок напоминал как бы корону, над обручем которой возвышались, будто грозные стражи в полном вооружении, многочисленные мрачные островерхие башни с высокими шпилями; такие возводили века четыре тому назад при Филиппе Августе. В центре этой короны — сердце: сам замок с разноцветными стрельчатыми окнами, витыми, прямоугольными и круглыми башенками и зубчатой оградой, опоясывающей каждую часть здания в несколько этажей. Во дворе позади дворца располагалось ристалище для игр и конных турниров, излюбленных развлечений королей, за ним были небольшое поле, сад и огород, справа от которых, вплоть до самой городской стены, простирались королевские парки и сады, тянувшиеся от ворот Сент-Антуан до конца улицы Вьей-рю-де-Тампль, упирающейся в зубчатую стену. Слева от дворца стояла церковь с колоколенками, увенчанными острыми шпилями, и часовней, тут же находились дворовые постройки, колодец и конюшня. Фасадом Турнельский замок выходил на площадь перед Бастилией. Прямо напротив дворца располагались особняк графа Д'Этамп и дворец Сен-Поль, детище Раймона дю Тампля, бывшая резиденция французских королей, которую называли Отелем Веселых Потех. Впоследствии в отстроенных на месте разрушенного Турнельского замка домах будут проживать Ришелье и Корнель [78] . А еще два столетия спустя это место прославится такими знаменитыми жильцами, как Гюго [79] и Готье [80] .
78
Корнель Пьер (1606–1684) — великий французский драматург, один из основоположников классицизма во Франции.
79
Гюго Виктор (1802–1885) — знаменитый французский писатель.
80
Готье Теофиль (1811–1872) — известный французский писатель.
Итак, в этот день должен был состояться торжественный обед во дворце Сен-Поль, а затем бал в замке Ла Турнель в честь бракосочетания губернатора Лионне Жака Савойского герцога Немурского с принцессой Феррарской Анной Д'Эсте.
К полудню приглашенные на торжество собрались в зале для пиршеств и уселись за столы, столь обильно сервированные всевозможной снедью и винами, что вместо двухсот человек здесь, наверное, можно было накормить едва ли не половину Парижа. Обед прошел в здравицах, шумных возлияниях, шутках и песнях во славу новобрачных. Вскоре зал опустел, и придворные стали перебираться во дворец Ла Турнель, где должен был начаться бал. В ожидании его приглашенные толпились кучками по обе стороны танцевального зала. Яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь цветные витражи, еще больше расцвечивал одежды придворных, подчеркивая их пышность и богатство отделки.
Лесдигьер и Шомберг неторопливо шли по залу, как вдруг их внимание привлек громкий женский смех, исходящий от одной из групп, возле окна. Взглянув туда, Шомберг тут же потащил Лесдигьера к этой группе.
— Пойдем! Видишь — дворянин и с ним две дамы? Это Брантом. Вот где будет весело, черт возьми!
Действительно, это был Пьер Брантом. Он был в желтых панталонах и коротких шарообразных светло-коричневых штанах до середины бедра, которые едва прикрывала узенькая обшивка сильно приталенного фиолетового камзола. Безмятежное лицо его, на котором играла легкая и непринужденная улыбка, было обращено к дамам. Угадав по лицам собеседниц, что с тыла к ним кто-то подходит, он обернулся.
Беседа прервалась с появлением двух новых действующих лиц, но, после взаимных приветствий, вновь возобновилась.
— А о чем идет речь? — спросил Шомберг.
— О женах, изменяющих своим мужьям. Правы ли те из них, кои, обученные своим супругом искусству любви, пользуются первым же удобным случаем, чтобы наставить мужу рога? — ответил Брантом.
— Думаю, что да, — ответил Шомберг, секунду-другую подумав, и принялся рассуждать с таким невозмутимым видом, будто речь шла о недавно начавшейся постройке дворца Тюильри.
— Сколько поучительных и назидательных историй, — промолвила одна из дам. — Господин Брантом, обязательно вставьте их в свою книгу, которую вы, говорят, собираетесь написать.
— О мадам, — улыбнулся Брантом, — это будет нескоро. Пока что я собираю материал, но его еще слишком мало, чтобы говорить о книге. Но одно могу обещать: когда она будет готова, ее первой читательницей будете вы.
— Что ж, ловлю вас на слове, господин писатель. Но как же вы собираетесь писать, если у вас нет бумаги и пера и вы не делаете никаких записей и пометок?
— О, на этот счет вы можете быть спокойны, у меня превосходная память. Вернувшись домой, я тут же изложу на бумаге все то, что сегодня услышал.
— А вот и еще одна на ту же тему, — вступил в разговор Лесдигьер, не желавший отставать от друга.
Но, едва он начал рассказывать, как все общество, гудевшее до этого, будто пчелиный рой, сразу же поутихло и задвигалось, давая проход двум дворянам, довольно нагло и бесцеремонно прокладывавшим в толпе дорогу. Они бросали вокруг себя надменные взгляды и презрительно усмехались, оглядывая кучки придворных, украдкой шептавшихся и с опаской глядевших на них. Не имея никакой определенной цели, эти двое двигались в том направлении, где стояла компания, рассуждавшая о рогоносцах.