Гуляш из турула
Шрифт:
Затонувшие в Карпатском бассейне, единственные и неповторимые в своей инаковости, с другим языком, другим происхождением, они обречены быть Другими. Человек обреченный, однако, не может быть счастливым. Он постоянно чувствует себя в опасности, кругом видит преследователей. Венгры горды своей непохожестью, но в этой гордости и их несчастье. Поэтому быть венгром — проклятие.
Самоубийство стало самым успешным экспортным продуктом венгерской культуры. Ни один венгерский писатель, художник или актер не достиг такого успеха, как песенка «Szomor'u Vas'arnap» [59] — гимн самоубийц всей планеты, единственный венгерский хит мирового масштаба, произведение, слова которого переведены на несколько десятков языков, и несколько десятков певцов включило его в свой репертуар, а уж людей, которые после этой слезливой песенки покончили с собой, не сосчитать. Композицию «Мрачное воскресенье» в 1933 году
59
Мрачное воскресенье (венг.).
Да, Режё Шереш повлиял на человечество сильнее, чем музыка Ференца Листа и фильмы Иштвана Сабо. Даже «Девушка с жемчужными волосами» «Омеги» не покорила мир так, как это удалось «Мрачному воскресенью». «Gloomy Sunday» пели Марианна Фейтфулл, Бьорк, Луи Армстронг, Серж Генсбур, Шинед О’Коннор, Фрэнк Синатра, Билли Холидей, Кронос-квартет. Ну и Эрика Марошан в фильме Рольфа Шубеля «Gloomy Sunday».
Это фильм не о Режё Шереше, хотя его жизнью вдохновленный. Это фильм о любовном четырехугольнике: Эрика Марошан и трое мужчин, которые ее любят и должны будут погибнуть из-за нее, хотя один из них умрет слишком поздно, а двое других слишком рано. Тот, который умрет позже всех, неожиданно сделает это в первой же сцене фильма: восьмидесятилетний Ганс Вик возвращается в Будапешт после полувекового отсутствия, чтобы отпраздновать там свой день рождения. Побывал тут еще до войны, молодой застенчивый ариец, немного неловкий и угловатый, — лет десять спустя, в мундире штандартенфюрера СС, он будет выглядеть взрослее. Тогда, до войны, он был увлечен гением немецкой фотографической техники и вообще всем немецким, а еще — прекрасной трактирщицей Илоной. Теперь он восьмидесятилетний старик, который в ресторане, где пережил первые юношеские восторги, вдруг замечает фотографию Илоны (Эрика Марошан), стоящую на комоде. Фотография сделана его безотказной немецкой «лейкой» в те времена, когда он еще фотографировал красавиц, а не подписывал приказы о массовом истреблении венгерских евреев. Как прежде, бешено колотится его сердце, бьется так сильно, что он падает замертво. Потом время откатывается назад: тридцатые годы, предприимчивый ресторатор, еврей Ласло Шабо вместе со своей возлюбленной Илоной принимают на работу в свой ресторан пианиста. Пианист красив и мрачен, его зовут Андраш Аради, и он только что сочинил распахивающую души (и кошельки) мелодию, которую назвал «Мрачное воскресенье». Ресторан атакуют толпы, чтобы послушать душещипательную песню, доходы растут, выходит пластинка с мелодией Аради, самоубийцы принимаются задело: прыгают в Дунай, вешаются, ухитряются покончить с собой даже в такси. Говорят, это действительно было похоже на эпидемию. В ноябре 1935 года в европейской прессе появилось двести семьдесят восемь статей, описывающих феномен «гимна самоубийц». Столько, во всяком случае, насчитали маниакальные исследователи вопроса.
Что же такого гипнотического было в этой песенке с простой мелодией и довольно претенциозным текстом — просьбой самоубийцы, чтобы возлюбленная пришла на его похороны? Почему она провоцировала импульс саморазрушения? Почему после этого фильма несколько дней подряд она назойливо возвращалась ко мне и я напевал ее про себя, а иной раз ловил себя на том, что пою ее вслух? Почему мне хотелось напиться от тоски и я понимал, что делать этого нельзя, ибо бог весть что мне взбредет в голову в таком состоянии? И я был почти уверен, что, случись мне жить в то время и услышь я эту мелодию семьдесят лет назад, я мог бы причинить себе непоправимый вред.
В документальных материалах, которые прилагаются к фильму, подчеркивается, что «Мрачное воскресенье» идеально совпало со своим временем. Начало тридцатых годов, экономический кризис, безработица, целое поколение выбитых из седла, сознающих неотвратимое приближение катастрофы, предчувствующих близкую гибель — не лучше ли сделать это самостоятельно уже сейчас, да еще и с шиком? Так, как хорошенькая сестра молодого еврейского богача, Менделя, которую брат пригласил в ресторан Сабо. Девушку играет феноменальная Дорка Гриллуш (она играла в «Ирине Пальм» проститутку, обучающую Марианну Фейтфулл тонкостям мастурбирования мужчин, а также в скверном венгерском фильме «Микс» — там ей, кстати, тоже досталась роль поблядушки с золотым сердцем). Она появляется на экране только на мгновение. Своими огромными черными очами с грустным обожанием смотрит на пианиста, играющего «Szomor'u Vas'arnap».
Вернемся к фабуле. Обстоятельства завязываются в мелодраматический узел: Илона влюбляется в пианиста, Ласло соглашается на любовный треугольник, щадя новое чувство женщины своей жизни. Этот мужчина, который ради любви выбирает положение официального рогоносца, выглядит вовсе не жалко, а благородно. И все было бы хорошо, если бы не герр Вик, который после песенки Аради — хоть и старался быть твердым немцем — бросается с Цепного моста в Дунай. На свою беду спасает его Ласло — потом, когда Вик станет уже важным эсэсовцем, у него будет возможность избавить своего давнего спасителя от отправки в Освенцим, но он не сделает этого. Аради к тому времени тоже уже не будет в живых — он застрелится из пистолета Вика после того, как услышит Илону, поющую его песню.
Настоящего композитора «Мрачного воскресенья», Режё Шереша, спас от газовой камеры немецкий офицер, помнивший, как Шереш играл до войны в ресторане «Кулач». История, словно из «Пианиста» Шпильмана. Ах, эти утонченные, чувствительные нацисты, способные растрогаться при звуках фортепиано, сами в душе немного артисты! Относящиеся к своей работе по уничтожению целых народов так же, как к искусству — хотя бы и искусству бухгалтерии всего лишь.
«Szomor'u Vas'arnap» — красивый фильм с красивыми актерами, отличными кадрами и сочными красками. Поэтому он волнует, но все же не потрясает. Во многих фильмах, где речь идет о Холокосте, ощущается какая-то странная потребность его эстетизации. В «Утраченной судьбе», фильме Лайоша Колтаи (неизменного оператора Иштвана Сабо) по мотивам книги Имре Кертеша, Холокост так красив, что даже Аушвиц выглядит там как ностальгическая открытка, а заключенные в полосатых робах — как модели какой-нибудь очередной рекламной кампании Бенеттона, спорной, конечно, но зато какой стильной! Если сегодняшний зритель соглашается послушать, чт'o кино может сказать ему о военных травмах, то требует в придачу эффектной упаковки. Он не желает истязать себя кошмарами. Кошмары зарезервированы для фильмов ужасов о психопатах, кромсающих людей пилой, — тут известно, что все понарошку.
Однажды я познакомился с Эрикой Марошан — грустной Илоной — и был с ней знаком целых две, а может, три минуты, пока мы разговаривали на террасе ресторана «Potkulcs» на улице Ченгери после ее концерта, на котором она представляла свою пластинку. Кажется, я сказал ей тогда, что я писатель, то есть сказал ей что-то эдакое, чего никогда не говорю. Хотел произвести впечатление? Заинтересовать своей персоной? Надеялся, что захочет со мной встретиться? Она вежливо попрощалась и вернулась к своим знакомым.
Не может оказаться случайностью то, что единственная известная всему миру венгерская песня — это песня о самоубийстве. Песня, которая склоняет к самоубийству на уровне подкорки. Сам Режё Шереш, конечно, тоже выбросился с балкона своей квартиры в VII квартале. Это произошло в январе 1968 года, композитору было семьдесят девять лет. Был болен раком. До самой смерти он играл на пианино в ресторане «Кишпипа». Исполнял ли он там свой шлягер — не знаю. Знаю только, что после войны в течение двадцати пяти лет исполнение «Мрачного воскресенья» было в Венгрии запрещено. Очевидно, в заботе о жизни граждан народной республики. Граждане должны были работать, плодиться и размножаться, а не лишать себя жизни. Лишиться они могли только независимости, свободы, мечты о бегстве, хотя бы и бегстве в смерть. Поэтому «Мрачное воскресенье» было нелегально, так же как «Лили Марлен» — песенка тех, кто вовсе не хотел умирать, а чтобы не умирать, должен был убивать.
Салями из святого Иштвана
В котле драматических неудач, в свете подзабытых спортивных и музыкальных достижений, еще остаются два предмета венгерской гордости (крайне важных и живых), которых нет нигде, кроме Венгрии. Это свинья мангалица и серая корова. Обе живут в пуште, их изображения можно увидеть в музее в Хортобади, а если повезет, то и наблюдать в натуре — пасущимися в венгерской степи или роющими землю у забора. Мангалица крупнее обычной свиньи, у нее лохматая шерсть и огромные уши, а ее мясо, по слухам, полезнее мяса розовой свиньи. В коммунистической Венгрии мангалица считалась свиньей непрогрессивной, дающей больше жира, чем мяса, свиньей венгерской, а не интернациональной и поэтому подверглась преследованиям. Сегодня она с триумфом возвращается.
Sz"urke marha, пепельная корова с огромными рогами, хоть ее мясо ничем не отличается от мяса коров во всем мире, внешне с ними не сравнима. Она слегка похожа на африканскую антилопу. К тому же говорят, будто бы у нее иммунитет на коровье бешенство. Это истинно венгерская корова, поскольку бешенство в Венгрии уступает дорогу меланхолии. Так что эта корова в здравом уме, но с несомненно больной душой. В будапештском ресторане «Малиган» на улице Лайоша можно заказать шашлык из мангалицы и мясо серой коровы. Для полного постижения венгерского духа на тарелке не хватает только жареного турула.