Гуляйполе
Шрифт:
Всех принимала под свою руку православная Россия, растущей мощью привлекавшая энергичных, деятельных служак и с Запада, и с Востока. Империя делала из них людей державных, щедро награждала и продвигала.
Бывшее Дикое Поле, теперь уже мирный край, назвали Новороссией. В отличие от собственно Украины, точнее, Малороссии, жители которой, степенные, трудолюбивые, певучие землепашцы, сохраняли, несмотря на недавнее засилье польских панов, литовских князей, татарских мурз и прочих «хозяев», тягу к воле и поэтические дедовские предания. Они-то вместе с русскими и стали главными насельниками новых российских пространств. Спасаясь от малоземелья и новых панов – царских чиновников и помещиков, насаждающих и в Малороссии, и в Новороссии крепостное право,
Заполнив завоеванные Московией огромные пространства, смешавшись с переселенцами из Центральной России, жители Новороссии приняли и новый, смешанный русско-украинский язык – суржик (в буквальном смысле суржиком называют смесь ржи с пшеницей). Впрочем, здесь не только родился язык, но возник и особый характер свободолюбия, замешенный на свойственной россиянам буйной, взрывной непокорности.
Русских и украинских земледельцев не хватало для заселения Дикого Поля. Одними из первых в Новороссии появились сербы, бежавшие от османского ига. Они образовали здесь даже два края, впоследствии ставшие уездами: Славяносербию и Новосербию. Ныне это значительные части Луганской и Кировоградской областей Украины. Затем на бывшее Дикое Поле прибыли черногорцы, за ними валахи – православные жители Румынии, тоже бежавшие от гнета османских правителей. Прибыли десятки тысяч греков. Потянулись в Новороссию арбы, фуры, каруцы, телеги, расписные возы-кибитки молдаван, грузин, поляков, цыган, евреев, православных никонианцев, единоверцев, поповцев и беспоповцев, скопцов, духоборцев, хлыстов и, удивительное дело, татар и турок, признавших новую мощную державу и желавших послужить ей не за страх, а за совесть. На берегу Днепра возникла даже шведская колония.
Поразительный создавался край! Новороссия стала своего рода американскими прериями для переселенцев всех племен и народов, всех религий и убеждений. Немецкие колонисты, любимцы Екатерины, как правило, представители протестантских сект коммунистического толка, принесли в Дикое Поле дисциплину и навыки общинного самоуправления. Русские староверы – обычаи поста и чрезвычайные строгости в быту, набожность и трудолюбие. Беглые бунтовщики, напротив, распространяли дух вольнодумства, свободомыслия, непризнания любых авторитетов, даже религиозных. Евреи-колонисты показывали коммерческую хватку, учили азам финансовой деятельности…
Всем нашлось место, всех приютила Новороссия. Но, увы…
Перенапрягаясь в борьбе за выживание, стремясь к полному единоначалию и подчинению человека главной задаче, Россия и здесь, в Новороссии, постепенно создала настолько крепкий и всеохватывающий управленческий и военный аппарат, что он стал терять гибкость и костенел, как больной позвоночник. Чиновники превращались в бюрократические винтики, дворяне – в военную касту, помещики – в касту имущественную, навечно привилегированную. Церковь, стремясь поддержать державу, становилась частью аппарата и не могла служить для недовольных людей даже моральной поддержкой, отдушиной, не говоря о большем. Веры народ не терял, но терял доверие.
Не повезло и козакам-запорожцам, вольнолюбивым защитникам левобережной Украины от «бусурман», «ляхов» и «литвинов». Сильная и строгая в единодержавии Россия не могла ужиться с непонятной ей козацкой республикой. Не терпела и самого института гетманства, атаманства, выборной верховной власти, особенно после ряда вполне понятных метаний гетманов то в сторону «ляхов», то в сторону «свенов».
Постепенно козацкие Сечи (их насчитывалось не более десяти) были разгромлены и уничтожены. Сечевые козаки, те, кто не покорился, ушли.
Казак – это вольный, удалой человек, если угодно, ушкуйник, разбойник. Но эти ушкуйники, хотя от них доставалось и русским купцам, были московской державе выгодны, так как служили своего рода пограничной стражей на самых дальних тогда рубежах.
Покинув Сечи на Днепре, запорожцы смешались с донскими казаками и образовали вместе с иными пришлыми Черноморское, позднее Кубанское казачье войско. Прежде не признававшие хлебопашества, казаки постепенно оседали на земле. Получали наделы. И немалые. Земля была тучная. Крепостного права здесь не знали.
Мало-помалу казаки превратились в ревностных служителей престола, хотя волнений и бунтов, вплоть до девятнадцатого века, случалось здесь немало. «А с Дону опять идет смута», – сообщал летописец. Казаки поддерживали то Кондрата Булавина, то Стеньку Разина, то Лжедмитрия, то грозного Емельку Пугачева. Да ведь все они – и Стенька, и Кондрат, и Емельян – родом из этих, из казацких краев…
Долго и кроваво сказывается непростая и великая сказка История.
Как бы то ни было, Новороссия богатела и росла экономически как на дрожжах. Вначале дрожжами служили великолепные пастбища. Затем, по мере развития земледелия, – чернозем. А к концу девятнадцатого века дрожжами стали уголь и руда, таившиеся в бывшем Диком Поле под слоем этого самого чернозема. В кратчайшие сроки произошло не то что удвоение, а утысячерение богатства края. Рудники, шахты, заводы возникали десятками и сотнями. Железные дороги строились со скоростью, которой могли бы позавидовать американцы. Это была не золотая, а черная, вся в саже и копоти, лихорадка…
В 1870 году выходец из Англии Юз открыл здесь первый частный чугуноплавильный завод, пока еще малой мощности. Но вскоре больших металлургических заводов было уже семь. А к началу двадцатого века возникло еще девять крупнейших заводов, и среди них – Никопольско-Мариупольский трубопрокатный гигант. Он был полностью закуплен в США вместе с частью инженерного персонала и мастеров, перевезен на Азовское побережье, смонтирован и запущен в течение года. Немыслимые темпы!
Все, у кого был инженерный и организаторский талант, сообразительность, хватка, наконец, первоначальный капитал, кредит от государства, хлынули к невысоким холмам Донецкого кряжа и Приднепровской возвышенности. Бывшее Дикое Поле выходило на первое место в Европе по числу новоявленных миллионщиков. Причем богатели не спекуляцией, не разграблением уже имеющегося, а созидая… Строя!
Такой бурный рост объяснялся, как свидетельствуют историки и экономисты, прежде всего покровительством и помощью державы. Льготные тарифы, охранительные пошлины, высокие закупочные цены на металл, система заказов и кредитов. Государство говорило решающее слово!
И на этих же землях набирало силу (пока скрытую) недовольство большинства, оставшегося в бедности и даже в нищете. Разрыв между нищетой и богатством становился огромным, а главное, слишком очевидным на фоне жизни новых миллионщиков, которая протекала тут же, рядом. Виллы и поместья, парки для «благородных» возникали с быстротой, опережавшей даже рост заводов.
Главным источником социального разрыва послужило, как ни странно, относительное благополучие края. Здесь не голодали, как в Центральной России. Кусок хлеба был обеспечен всем. И ходили не в лаптях, а в сапогах. Хотя бы и в грубых, юфтевых. Кожи здесь было больше, чем лыка.
И прирост населения оказался куда выше, чем в остальных губерниях. Семьи с пятью детьми считались малыми. Десять – двенадцать отпрысков – явление обычное. Народ кругом верующий или по меньшей мере блюдущий традиции. Что немецкий «сектант», что старовер, уважали завет: «Плодитесь и размножайтесь». В еврейских поселениях, где почитали предписания Пятикнижия Моисеева, встречались семьи и с двадцатью детками…