Гуманитарная помощь
Шрифт:
– Лё-неч-ка-а, род-нень-ко-ой… – выдохнула она. – Ты поцелуй мне сосок-то, да крепче, крепче.
Потрясённый этим неистовым напором горячей женской плоти, я не предпринял никаких попыток к сопротивлению и сдался её жадным умелым рукам. С тайным и стыдным замиранием глубоко внутри моего напрягшегося мальчишеского тела я против своей воли откликался на ее прикосновения…
– Надо же… Это ж надо… – её рука, словно бы морковку в горсти ласково и крепко сжала мой затвердевший стебель, – тут у меня между ног чешется, низок
И не отпуская моего восставшего достоинства, она другой рукой чуть подтянула меня на себя, на свой мягкий, обширный, как полевой аэродром, живот, её бёдра пошли враспах, и я почувствовал, как мой не слишком-то выдающийся инструмент податливо втискивается, втягивается в нечто тёплое, тугое и влажное…
Тётя Дуся стиснула меня обеими ногами и стала ритмично поднимать и опускать своё обширное тело, и я вместе с нею качался в этом сладком ритме, словно бы плыл ночью на плоту; но вот этот ритм стал быстрее, меня подымало нарастающей волной всё выше, она начала постанывать и приговаривать:
– Ой, Ленчик, ещё! Ещё, ещё давай! Да глыбже, глыбже… О-о– ох!
И вдруг она, до боли сжимая меня ногами, почти замерла, сделала три медленных качка, всякий раз выдыхая: «А-а, а-а, а-а-а!» – и замерла, словно бы из неё выпустили воздух.
– Погодь… – хрипло выдохнула она мне в ухо. – Полежи. Не вынимай.
Потом, всё ещё тяжело и с присвистом дыша, она села, продолжая сжимать меня бёдрами и, притиснув к груди, с нескрываемым любопытством спросила:
– Ну, а ты как? Понравилось тебе… это самое… со мной баловаться? Ещё хочешь? – и она тряхнула грудью.
И я, ошеломлённый и опустошённый, конечно, ответил еле слышно, что – да, мол, хочу…
– Ишь ты… – она поцеловала меня в щёку. – И впрямь, маленькое дерево в сучок растёт! Ну, как тут не воспользовать?! Ну, я пойду, – не шибко последовательно, но вполне деловито сказала она, судя по лёгкому шуршанию в полной темноте натягивая на себя платье – А то, может, Петька меня уже обыскался… Да ты долго не горюй, – выпалила она и на этот раз легко и прощально снова чмокнула куда-то в ухо. – Я… это… буду тебя навещать.
И ускользнула.
СТАРШАЯ СЕСТРА
Мы с Танюрой знали, что у Наины имеется сестра, старше её на два года и, стало быть, в отличие от нас она должна была учиться уже в десятом классе. Но по каким-то причинам она пропустила целый год.
И она никак не попадала в поле нашего внимания, потому что после окончания семилетки жила в самом Архангельске, обихаживая немощную бабушку – мать ее убитого на фронте отца. Но бабка, долго болевшая, недавно померла, и Надежда, заколотив бабкин домок на окраине города, вернулась под родной кров к матери и сестре. Она сильно запоздала к началу учёбы и появилась в нашей школе уже после Нового года.
Девятый класс был весьма немногочисленным, всего-то два десятка учеников, и я,
Поскольку под любым предлогом я частенько после уроков по-соседски забегал к Наинке, там-то я и натыкался иногда на взрослую – в моих глазах – Надежду.
Она совершенно, ну просто – ни капельки! – не походила на свою сестру. Так случается в семьях между родными братьями и сестрами, где вдруг взбрыкнут загадочные гены из глубины неведомых поколений.
Надежда была сильной и гибкой, как ветка краснотала, и – в отличие от Наины, тёмно-русой, со смуглым, словно бы постоянно загорелым лицом, а на выступающих скулах сквозь лёгкую смуглоту проступал румянец этакого ягодного, брусничного оттенка.
По-моему, из девиц подобного типа вырастают властолюбивые подруги пиратов и авантюристов, олимпийские чемпионки, комсомольские секретари и международные террористки: в её карих глазах, больших и чуть выпуклых, как у лошади, нет-нет да и вспыхивал опасный горячий огонёк…
Однажды, не очень поздним вечером я заскочил в дом сестёр по какому-то обычному житейскому поводу, без всяких специальных намерений. На мой стук дверь мне отворила Надежда в домашнем затрапезном, не то платьишке, не то халатике и окинула меня цепким внимательным взглядом.
– Ты, Леонид… – не столько спросила, сколько установила очевидный факт Надежда. – А Наньки нет дома (как мне смутно почудилось, чуточку злорадно сообщила она). – Они с матерью в Заручевну уехавши, за продуктами. Там, у родни, видать и заночуют по позднему-то времени…
То есть, выходило из её слов, что ты, паренёк, не надейся и не жди понапрасну… Но всё же предложила мне с мороза зайти погреться. Мы, чопорно сидя у стола, обменялись обычными ничего не значащими фразами о школе, об учителях, что будем делать после окончания. Оказывается, Надежда успела год проучиться в фабрично-заводском училище на швею-мотористку, – вот куда делся её пропавший год.
– Не понравилось мне, как машинки стрекочут… – усмехнулась она, как вдруг…
– С Наинкой-то, небось, во всю целуетесь? – совершенно буднично спросила она. – А со мной… слабу попробовать? – голос её даже не дрогнул.
И мы… попробовали!
Её губы засасывали, как трясина! И хоть я понимал каким-то охранительным чутьём, что мне грозит некая непредвиденная опасность, что я явно скатываюсь с обрыва в глубокий овраг, – но не мог оторваться и – почти в буквальном смысле слова потерял голову…