Гуманитарная помощь
Шрифт:
Мы легли рядом с Наиной с обоих боков…
Я-то понимал, почему это Надежда сделалась такой размягчённой и доброй, готовой обнять весь мир, включая младшую сестру, и со всяким поделиться радостью: мы с ней совсем недавно вернулись из-под укромного занавеса нашего шатра, где с полным неистовством предавались любви, и Надежда стонала и ойкала от сотрясавших ее переживательств.
Думается, что эти охи и стоны, долетавшие до настропаленных ушей младшенькой сестрицы, недвусмысленно свидетельствовали, чем мы там занимались…
Надежда и впрямь в этом деле стала весьма
Однажды, в самый разгар нашего увлекательного занятия, когда Надя, в полном смысле слова оседлав меня, стонала и подпрыгивала, почти с чистого летнего неба из прозрачного облачка неожиданно хлынул счастливый грибной дождь.
По гладкой речной воде ударили первые, самые крупные капли, как будто кто-то большой щедро швырнул россыпью целую горсть однокопеечных монет…
Сквозь щедрые и ласковые дождевые струи просвечивало солнце, мокрые волосы Надежды свисали тяжёлыми сосульками, капли попадали мне в глаза, – поскольку я-то лежал на спине, – но мы не прервали своего галопа.
И я не удивился бы, ежели со стороны кому-нибудь могло показаться, что от наших разгорячённых бешеной скачкой тел шёл пар…
Наина сцепила ноги, как кузнечные клещи. И вдруг – совершенно неожиданно для нас – расплакалась. Тихо, но внятно.
– Да-а-а… А ежели это… попадё-ё-ёшься-а… – с подвыванием всхлипывала Наинка, – что же мы тогда маме-то ска-а-а-жем?!
– Да не попадёмся мы, не попадёмся! – торжествующе завопила Надела. – У Лёньки вот какая штучка есть! Видала? – и она двумя пальцами, словно котёнка за шкирку, преподнесла почти к носу сестры американский подарок, ещё влажный от недавнего употребления по его прямому назначению…
– Чего это такое?! – отшатнулась Наинка. Резинка и впрямь выглядела весьма непрезентабельно…
– Чего-чего… – передразнила её моя лихая партнёрша. – А того, что с нею… ничего такого… приключиться не может. Одно только полное удовольствие. Поняла?
Я со своей стороны не предпринимал никаких активных действий, хотя наинкины соски вызывающе торчали в небо. Я внимательно слушал эту морально-сексуальную артподготовку перед решительным и окончательным штурмом.
Я оставил сестёр для дальнейших объяснений, а сам спустился к речке, к моей журчалочке-выручалочке и, аккуратно прополоскав свою драгоценную хозяйственную принадлежность, снова скатал её в колечко… Тем более, что мне всё равно требовалось ещё некоторое время, чтобы восстановить затраченную энергию!
– Ты обязательно, обязательно спробуй! – убеждала младшую сестру Надежда, когда я, неслышно ступая по курчавой травке, снова приблизился к ним. – Да ужель тебе не хочется по-настоящему-то?! Знаешь, как наш Лёнечка сладко шворит?!
И откуда только она взяла этот неожиданно вырвавшийся, непривычный, но вполне понятный по смыслу и интонации, да ещё вдобавок – несомненно энергичный глагол – ума не приложу!
Впрочем, как известно, – глаголы меняются, а их тайный (или явный?!) смысл остается неизменным.
Но для меня он вдруг прозвучал торжественно и гордо, почти по державински: „Глагол времён, металла звон…“. Странные сравнения взбредают в голову, не так ли?
Каждое поколение рождается для неизбежного
„Пусть наши песни – это ерунда, – возражают они старшему поколению, – но зато – это наша собственная ерунда!“
Я уже упоминал великолепный и многозначный глагол „баловаться“, как его понимали в нашем северном краю. „Экой баловник!“ – говорилось вовсе не об малолетнем озорнике, а о вполне взрослом „ходоке“, сиречь – бабнике.
И конечно же – в мои студенческие и молодые холостяцкие годы среди ровесников были в ходу свои, нами изобретенные, собственные глаголы, обозначающие ЭТО САМОЕ…
Мы говорили: „тренаться“ и еще „бораться“. Происхождение этих слов для меня до сих пор загадочно… Хотя третий глагол, тоже широко употреблявшийся, вышел явно из филологических стен и несомненно восходил к замечательному древнегреческому термину „фаллос“! Мы говорили весело и энергично: „фаловать“…
Академик Лев Ландау, в те времена – наш теоретический физический бог – по сведениям, поступавшим от москвичей, был неукротимым бабником и пользовался выражением: „освоить девушку…“
Тоже неплохо!
Признаюсь отровенно – нынешний повсеместно употребляемый (даже в переводах с английского!) двусмысленный глагол „трахаться“ кажется мне глупым, невкусным и обидным для настоящего мужского самолюбия!
Есть множество людей, которые почти физически не выносят так называемой „ненормативной“ или обсценной лексики.
У них настолько развита вторая сигнальная система (вернее, заскорузлое особое место в мозгу!), что они реагируют преимущественно на слова, а не на физический предмет или действие, которые эти слова обозначают. Главным образом такая избирательность относится к самому важному для человека – области интимных отношений.
Поэтому-то такие люди везде и всюду, чтобы не пользоваться привычными и укоренившимися в языке „народными“ словами (они называют их „матерными“), изобретают всё новые и новые фальшивки и неуклюжие заменители, называемые красивым и бесполезным термином: „эвфемизмы“…
ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ФИНАЛ
…И вдруг Надежда выпалила неожиданно зло:
– Да хватит, хватит тебе кочевряжиться-то! Для кого ты непочатость свою сберегаешь, дурында ты стоеросовая? Мужиков всех настоящих на фронте поубивали… Что ж, ты так девкой-простыгой и век свой кончишь?! Ох, Лёнечка, мужичок ты наш ненаглядной! Мочи моей больше нет её уламывать! Да вскрой ты эту дурищу, целку эту упёртую!
Слова у Надежды, как всегда ничуть не расходились с делом. Разъярённая и разгорячённая сопротивлением, она сноровисто оседлала Наину, придавив её своим крепким задом и оборотившись лицом к тому самому местечку, которое с подлинно фронтовой стойкостью обороняла её сестра… Та забрыкала ногами, пытаясь освободиться. Но тут Надежда сильным рывком под коленки все-таки исхитрилась развести наинкины ноги в стороны и вверх – короче говоря, она загнула сестре, как в детских играх, самые настоящие „салазки“!