Гуманитарная помощь
Шрифт:
ГРИМАСЫ НЕФОРМАЛЬНОГО ОБЩЕНИЯ
И это – сама Надежда, которая вопила, извиваясь на нашем „сеновале“, та, которая, задыхаясь, кончала под собственные стоны „Да! Да!!Да!!!“ – она же и предала меня?!
Она рассказала – и кому?! – нашей учительнице литературы, конечно, в порядке великой бабской тайны, что в её классе есть такой… ученик… мальчик, то есть, я, который – выражаясь современной терминологией – хорошо владеет методикой безопасного секса!
– Да знаешь… – при выяснении обстоятельств этого опасного события, так сказать – лицом к лицу и подыскивая наиболее весомые слова, запнулась Надежда, что было ей совершенно несвойственно, – мне её… как бы тебе
– Ты что?! – так и ахнул я. – Всё про нас рассказала?! Да она ведь в РОНО или в райком ВЛКСМ.[1] настучит – и пиши пропало! Такую аморалку пришьют…
– Да не боись, лягуха, не потонем! – успокоила меня Надька. – Никаких подробностей я ей не расписывала, только намекнула, – вот, мол, почему бы вам с Лёнечкой Куликовым не потолковать наедине… одиночество своё скрасить. Може, он что толковое посоветует… Ты же у нас развитой, начитанный. И вообще… – тут уж она, не удержавшись, фыркнула, словно застоявшаяся у коновязи лошадка-игрунья.
– Она, училка-то, в гости нас приглашала. Когда нам будет удобней, во как! Понял? Вдвоём! Сходим, а? Чайку попить с медком-сахарком, с пирожком да с милым дружком…
Я, не сдержавшись, изо всех сил шлёпнул её ладонью пониже спины, а она, отскочив, показала мне язык…
Наша классная учительница русского языка и литературы была на вид куда как неказиста: маленькая, тощенькая, беленькая, словно обесцвеченная или сильно выгоревшая на солнце, с белесыми же бровками и бесцветными ресничками. Круглые её очочки то и дело сваливались с короткого, чуть вздёрнутого носика, она постоянно поправляла их пальцами, а поскольку она много писала на доске и пальцы её всегда были испачканы мелом, то и носик часто оказывался как бы частично припудренным. Что касается других выдающихся особенностей её лица, то на самом кончике носа, когда она простужалась, вскакивал и краснел прыщик, а об остальном я умолчу…
Когда же она снимала очочки, беспомощным близоруким взглядом обводя неизменно шумный класс, глаза её казались нелепо вытаращенными, словно у лягушки, которую вытащили из воды и до упора надули воздухом через соломинку, безжалостно воткнутую в лягушачий зад.
Видимо, ей исполнилось года двадцать два-двадцать три, никак не больше, потому как у нас она считалась молодым специалистом, только что окончившим Архангельский пединститут. Звали её Людмила Тимофеевна, но в нашем классе у неё имелось прилипчивое прозвище „Глиста в обмороке“… М-да… И с такой вот Людкой-Страхолюдкой Надька вступила в почти что дружеские отношения?! Нет, не поймёшь этих баб! Я не мог себе этого вообразить при самом отчаянном напряжении всех моих мыслительных способностей!
А Людмила Тимофеевна и в самом деле довольно скоро выделила меня из классного коллектива: как-то отозвала в сторонку и вежливо попросила помочь донести до дома тяжелые книги из библиотеки.
– А то у меня ещё две стопки тетрадей с сочинениями и диктантами для домашней проверки! – пожаловалась
И вот по дороге-то самым непринужденным образом и завязался неформальный разговор.
– Ваша, Леонид, подруга из девятого „А“… Надежда, да? Красивое имя… Кстати, очень толковая и развитая девушка. Ей обязательно надо идти в педагогический! У неё определённая склонность. Да… Так вот ваша подруга, Надежда… Григорьева, если я не ошибаюсь?
Она, разумеется, не ошибалась. Слова лились из неё и лились непрерывной цепочкой, словно во время дождя струя воды из-под жёлоба в гулкую пустую бочку. Она говорила и говорила…
…– Конечно, нельзя отдаваться без любви. Этому учит и вся наша классическая литература: умри, но не давай поцелуя без любви.
– А как же ваша… – я сделал смысловой упор именно на слове „ваша“ – …Татьяна Дмитриевна?
– Как-кая Татьяна?! – она даже остановилась, словно бы с разгона налетела на каменную стену.
– Да Ларина… – отмахнулся я, и только сейчас до меня вдруг дошло, что моя собеседница, окончившая педагогический институт и имевшая право преподавания литературы таким недоумкам, как я, плохо читала „Евгения Онегина“!
– Ларина Татьяна… Втрескалась в Онегина, а замуж вышла как-никак за генерала, за обеспеченного, стало быть, не за какого-нибудь небогатого офицера. Так ведь?
– Ах, Лёнечка! Вы чересчур упрощаете лирическую и житейскую ситуацию. Общество требовало…
– Тогда как же насчёт поцелуя без любви? – не слишком вежливо перебил я, – она-то ведь ему поцелуи вынуждена была дарить? По обязанности! – торжествующе выпалил я.
– Но бывают же случаи… долг. Честь… порядочность, наконец… – слабым голоском и совсем уж растерянным, неуверенным тоном бормотала как нашкодившая третьеклашка, моя училка словесности.
– А вот вы сами… – жёстко опросил я, – кого-нибудь любите?
– Ну, у меня, как у всякой женщины, разумеется, имеются идеалы. И очень бы хотелось надеяться на их осуществление. Встретить настоящего друга, умного, надёжного, опору на всю жизнь. Доброго! И чтобы детей любил…
Тут, надо прямо сказать, – к её чести – щёчки её, обычно бледные до неправдоподобия, заметно порозовели.
– Так откуда же в нашем Ельнинске явится такой… – я с трудом выдавил из себя противное слово – …такой идеал?
Должен сказать, что я не случайно споткнулся на этом слове, легко слетавшем с губ литераторши, для нас, реалистов, лишенном всякого смысла, пустопорожнем и в нашей компании никогда не употреблявшемся. Ни-ког-да! Разве что в школьных сочинениях, разных там таких же пустопорожних „Образ Рахметова“ или „Образ Татьяны Лариной“, так сказать – казённых придуманных идеалах на заданную чиновниками тему…
– Как говорит развитая девушка Надежда Григорьева из десятого „А“, – всех настоящих мужиков не фронте поубивали! Вот и у нас в школе… сами говорили… выбор невелик. Так и помрете вековухой?
– Да, конечно… конечно… Война – это такое горе, настоящая общенародная трагедия… Но ведь нам-то с вами, Леонид, еще жить и жить? Хочется, знаете, огня, страсти, увлечённости, красивого ухаживания… Полета мечты!
– Цветов? – с некоторой долей иронии подсказал я.
– Да, и цветов! – она серьёзно приняла мой выпад и вызывающе повела плечиком. – Не обязательно розы там или орхидеи… Кстати, я этих самых орхидей и белых лилий и не видела никогда! Наверное, дорогущие цветы… – в её голосе вдруг прорезалась нормальная житейская интонация. – Но даже простые, наши цветы – васильки, ромашки, маки, – важны как знак внимания, как символ отношений. Красота спасёт мир!