Гуманитарная помощь
Шрифт:
…А вообще-то в России, этой загадочной и закрытой стране изо всех сил строили коммунизм, и вполне официально считалось, что никакого секса не могло быть и в помине…
С другой стороны, – и до сексуальной революции в Европе оставалось ещё полтора десятка лет…
Это потом в европейских газетах появились невероятные сообщения: в чопорном и холодноватом по темпераменту Стокгольме тринадцати-четырнадцатилетние школьницы штурмом брали у портовых причалов корабли с чернокожими матросами…
Просвещённой Европе ещё предстояло пережить наступление
Хиппи, эти сексуально раскрепощённые „дети-цветы“, были с головой накрыты очередной модой: полной свободой половых отношений, снятием всех и всяческих моральных запретов. Кто-то, посильнее, выплыл, а многие захлебнулись в этом мутном пенном вале, навсегда сбивающем с ног неопытных пловцов…
ВСТРЕЧА
Мы встретились через четырнадцать лет!
– Лёнечка? Ты?! Это точно – ты? – послышалось в давно молчащей трубке, и я сразу узнал голос из далёкой юности, ничуть не изменившийся за незаметно пробежавшее время. – Ты… это самое… ты один?
И после паузы, заполненной моими сбивчивыми объяснениями, с некоторой опаской прозвучал вопрос:
– Можно… я приеду?
Она чуть задержалась на пороге полутемной комнаты, – у меня были задернуты плотные шторы, – и опять, как в телефонную трубку, не то полуспросила, не то полувыдохнула:
– Да неужто же это ты?! – и двинулась на меня.
Ей нужно было сделать всего несколько шагов до тахты, но и за эти мгновения она успела стянуть с себя платье через голову и одним движением ноги, словно бы отпасовывая мяч какому-то невидимому футболисту, отбросить в сторону кружевные розовые трусики.
В меня она упёрлась тугой грудью в лифчике и, припав ко мне всем телом, обхватив меня руками, хрипловато приказала: „Расстегни скорей!“
На мне был спортивный тренировочный костюм, который я привычно носил дома вместо пижамы, и она, оттянув резинку, уже призывно и настойчиво хозяйничала в сокровенном месте. К тахте, не говоря ни слова, она подталкивала меня сильным животом, и я ощутил вдруг внизу ласкающее прикосновение её шелковистого лобка…
– Да-вай, Лён-чик, да-вай… – успела прошептать она, с тихим стоном вбирая мой напружиненный и – что скрывать? – давно соскучившийся по женской ласке член.
О, я сразу почувствовал, что подо мною – не бывшая отчаянная деревенская девушка! Подо мною извивалась, обнимая и обволакивая меня то руками, то ногами, желанная и опытная зрелая женщина; она прижималась ко мне так, что я бы не удивился, ежели в результате этого соития наши тела в самом буквальном смысле спаялись бы воедино… Наконец, она радостно застонала и, дернувшись несколько раз, отчаянно выкрикнув: „Да! Да!! Да!!!“, – затихла с блуждающей улыбкой, не открывая глаз и не позволяя мне выйти из её тела.
– Не вынимай… – еле слышно прошелестела она. – Полежим так…
А лобок у неё по-прежнему был аккуратно разделён своеобразным пробором на две половины, как будто она его специально расчёсывала.
– А координаты твои я в адресном столе разузнала… – объяснила Надежда своё внезапное появление. – По фамилии и году рождения. Я ведь их
Первый круг наших жизней у нас одинаково не задался.
Надежда, покинувшая наш городок раньше, закончила медицинский институт неподалёку от наших родных мест, – в Вологде, работала врачом – терапевтом в Великом Устюге, потом перевелась в Новгород Великий, – надо ж так, совсем от меня под боком, каких-то полтораста километров! Два года назад овдовела, – её муж, молодой, азартный мотоциклист, по пьянке на скорости, естественно, предельной для поддавшего русского любителя быстрой езды, врезался в мирно стоявший на обочине бульдозер… Разумеется, без всяких сигнальных огней. Она осталась одна с четырёхлетней дочкой.
А меня – какое совпадение! – тому уже полгода сравнялось, как оставила жена. Ей надоела моя постоянная кочевая жизнь, ей нестерпимо захотелось, как всякой обыкновенной бабе, покоя, комфорта и хоть какого-никакого постоянства, и она ушла к хозяйственному лысоватому толстячку, завотделом какого-то там горторгуправления.
Правда, надо отдать ему должное: он принял и так сказать, приютил её вместе с четырёхлетней Оленькой… это надо же быть такому совпадению, – даже дочки у нас были одногодками! – и моя бывшая супруга щедро оставила меня одного в крохотной однокомнатной „хрущёвке“.
И как это судьба именно сейчас бросила нас с Надеждой навстречу друг другу!?
– А ты ведь у меня – первый… – задумчиво-удивлённо вспомнила Надежда. – Ты ведь, охальник, у меня девство отобрал… – хохотнула она. – Ох ти мне-е-е-шеньки… – вдруг протянула она с характерным северным выговором, – и надоть же эдак-то! Вот уж и впрямь – заморский подарочек!
И снова, полусмеясь-полурыдая от переполнявших её ощущений, она, словно летний грибной дождик, осыпала мелкими, быстрыми поцелуями мое лицо, шею и плечи, приговаривая: „Боже мой, боже ж ты мой… Я же тридцатилетняя баба, замужем была, дочку родила… Никогда, ни с кем не было мне так… ну, хорошо – не то слово. Полный улёт, до потери пульса…“
И уже потом после всего, опустошённые, обессиленные и какие-то совершенно новые, мы лежали рядом, словно бы в далёкой юности на том самом обширном тюфяке, набитом сеном, влеплялись друг в дружку телами – и рассказывали, рассказывали, рассказывали… Как будто хотели надышаться друг другом за все эти безвоздушные годы…
Мы говорили обо всем легко и раскрепощённо, – и не могли наговориться, как будто не могли напиться живой родниковой водой юности, как известно, составляющей часть жизни, которая больше целого!
Но тут начинается совсем, совсем другая история!
…Я заканчивал свою повесть в сентябре 2003 года. И надо же было случиться, что именно тогда, в пору золотого листопада, „Комсомольская правда“ опубликовала перепечатку фотографии и сообщение одной европейской газеты, из которого следовал неоспоримый вывод: в области секса Швеция опять впереди планеты всей!
В заметке говорилось, что незнакомые прежде швед и шведка вступили в интимную связь прямо на улице в самом центре Стокгольма, на глазах десятков прохожих…