Гуманитарная помощь
Шрифт:
– Это вы сами придумали? – заинтересовался я.
– Нет, это сказал писатель Фёдор Достоевский…
– Первый раз слышу! – со всей прямотой признался я своей учительнице литературы, нисколько не боясь снижения итоговой отметки за вопиющее невежество.
– Ну, вообще-то… Он считается мракобесом и крайним реакционером… Даже страшно сказать – противником революции! Поэтому естественно, что этот заметный в девятнадцатом веке писатель не может считаться классиком и не включён в школьную программу. А вы с его высказыванием не согласны, Леонид? – она обращалась
– Нет, не согласен, – со вздохом признался я. – Какая красота?! Мир может спасти только технический прогресс!
– Вы – вульгарный материалист! – сердито выпалила моя собеседница.
– И ничего не понимаю в высоких материях! – подхватил я и засмеялся. – Вот мы и разошлись во взглядах на жизнь…
– Ой, и в самом-то деле, – о чём мы спорим? Давайте, Леонид, чай пить. У меня даже конфеты есть! – похвалилась она. – Подушечки… Мне мама прислала. И я коржик испекла. Правда, не очень сдобный, не так, как меня мама учила, а из серой муки. Но всё же… Сойдёт?
И мы пили жидкий чай с липкими разноцветными конфетками-подушечками и хрустели коржиком, не столько сдобным, сколько сильно подгорелым, и говорили о предметах, которые выходили далеко за рамки обязательной школьной программы и интересовали одинаково нас обоих – ученика и учительницу, ибо они-то и были персонажами подлинной, а не придуманной книжной жизни…
– Лёнечка, – торопливо говорила Людмила Тимофеевна, прощаясь со мной на крыльце своего дома, – вы мне очень симпатичны, очень. Вы выгодно отличаетесь от большинства учеников вашего класса, ровесников ваших. Какой-то вы… взрослый, и мыслите не шаблонно, самостоятельно. Надеюсь, – она чопорно, ладонью вниз, протянула мне руку, – вы меня ещё навестите? И мы непременно продолжим наш разговор!
ПОЗОРНЫЙ ПРОВАЛ
Честно говоря, я надеялся, что на этой беседе о литературе всё и закончится. Но не тут-то было!
Однажды (урок литературы был последним) Людмила Тимофеевна вдруг строго, – ну, строго-то ровно настолько, сколько могла! – посмотрела на меня:
– А тебя, Леонид, я прошу остаться. Я хочу поручить тебе очень интересную, перспективную тему для внеклассной работы. Я рассчитываю на твою добросовестность и верю, что ты с честью справишься с этой серьёзной дополнительной нагрузкой!
Ни хрена себе! Добросовестность… Честь… Вот влип! Мне никогда не могло придти в голову, что подобные слова могут быть хоть как-то связаны с моей собственной личностью!
И потом – нужна мне эта дополнительная внеклассная нагрузка, как зайцу триппер! От работы, как известно, кони дохнут! Но вслух, понятное дело, всего этого произносить не следовало…
Когда все высыпали из класса, освобождённо гогоча и хлопая друг друга по спинам, Людмила Тимофеевна вышла из-за учительского стола и села рядом со мной за парту. Она была такой, можно сказать, птичкой-невеличкой, что производила впечатление школьницы. Из белого накрахмаленного отложного воротничка выглядывала её тоненькая, похожая на ножку поганки, шейка.
– Леонид! Я хочу дать тебе великолепную тему: „Маяковский – певец революции“. Название раскрывает широкий смысл твоей будущей работы: „Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс!“ Чувствуешь, – какая мощь, какой огневой напор, какая исключительная преданность пролетарскому долгу!
Честно признаться, – ничего этого я не чувствовал. Ну – ни-ско-леч-ко! Но я обречённо сделал движение головой сверху вниз, что можно было принять и за согласие…
– Ты, кстати, любишь Маяковского?
– Не очень… – не слишком-то сообразуясь с идейной важностью момента, промямлил я. – Я больше Некрасова люблю: „Генерал Топтыгин“ или „Мороз Красный нос“…
– Как можно сравнивать! – всплеснула ручками моя наставница. – Конечно, Некрасов – великий революционный демократ, певец угнетённого русского крестьянства, но Маяковский… Это же гигант, трибун, агигатор, революцией мобилизованный и призванный! „Я достаю из широких штанин…“ – взахлеб процитировала она своим тонким и отнюдь не трибунным голоском…
Мы ещё не проходили патриотические „Стихи о советском паспорте“ поэтому я не был соответственно подготовлен и воспринял эту знаменитую строчку самым непосредственным образом: не выдержал – и прыснул!
И видимо, – впервые до нее дошла вся смешная двусмысленность этой строчки!
Она сбилась и покраснела…
Тем не менее…
– Леонид! – ловким официальным зигзагом моя идейная руководительница ухитрилась-таки снова вырулить на основную дорогу. – Вам при вашей несомненной развитости необходимо развивать… Ой, что это я? Какое-то масло масляное… – спохватилась она. – Необходимо совершенствовать в себе навыки общественной деятельности. Вы несколько однобоко относитесь…
У меня встопорщились уши к вздыбилась шерсть на загривке, словно у встревоженной сторожевой собаки: я сразу почувствовал подвох, запах опасности. Она демонстративно называла меня на „вы“! Ох, это не к добру!
– И вы (опять это зловещее „вы“!)… будете со мной консультироваться по некоторым ключевым аспект ам данной темы… Во внеклассной обстановке, как мне кажется. Правда же, в этом самом нет ничего предосудительного, когда ученик навещает своего преподавателя в домашних условиях? – утвердительно, но вместе с тем с лёгким облачком беспокойства, набежавшего на эту утвердительность, спросила она и добавила строго:
– Так сказать, для неформального общения… Сколько завтра у вас уроков? Можете придти ко мне часов этак в восемь? И, кстати, я дам вам дополнительную литературу для вашего ответственного задания. Кое-какие выписки, цитаты, сборники статей о великом поэте – вам… (я насторожился, она опять намеренно соскользнула на „вы“)…такие материалы, безусловно, пригодятся. А потом я просмотрю предварительно то, что вы напишете, может быть, что-нибудь и подскажу, присоветую, что там следует добавить, исправить или прояснить. Так я жду вас?