Гуманитарная помощь
Шрифт:
Да, должен со всей откровенностью признать: качество резины оказалось отменным!
Боже ж ты мой милостивый! Сколько же надо было преодолеть морских миль, скольких военных опасностей избежать этой картонной коробке, которая в соседстве с другими такими же коробками бок о бок теснилась в тесном холодном трюме корабля очередного союзнического конвоя, чтобы ему доставить в Архангельск эту продуктовую посылку с загадочным вложением в виде резинового кружочка!
Я многого тогда не знал. Не знал, разумеется, и о подробностях
Освободиться от старья, у которого истёк срок хранения, и отпасовать его обессиленной и обескровленной, голодной России – это всегда было и экономически выгодно, и политически эффектно!
Ах, как армейские снабженцы и врачи заботились о здоровье своих парней! Ведь их могло занести Бог знает куда, и они могли от безысходности и отсутствия свободного выбора вступить в беспорядочные половые контакты черт знает с кем! Разумеется, всего предусмотреть не могут самые стратегически продвинутые умы, но кое-что… особенно то, что касается естественных человеческих потребностей, – предусматривать необходимо…
… В хмурых водах северной Атлантики транспортные караваны подкарауливали, словно хищные безжалостные акулы жирных тунцов, немецкие субмарины, жадно обшаривая серый горизонт подслеповатыми глазами перископов.
И сколько же транспортников не смогли увернуться от торпеды, нацеленной в незащищённый бронёй борт! И картонные коробки с едой, так необходимой живущей впроголодь России, намокали в солёной морской воде, вытягивались в рваную пробоину в трюме и тяжело тонули, тонули, тонули…
Напрасно и бесславно.
А всплывшая на расстояние прямой наводки подлодка прицельно расстреливала спасательные шлюпки с беспомощными моряками.
Обогнув нейтральную Норвегию, в Баренцевом море, в узком проходе, зажатые между берегом Кольского полуострова и кромкой полярных льдов, – в этом природном фарватере транспортные суда становились особенно лакомой и относительно лёгкой добычей.
И снова, и снова звучал реквием по каравану номер такой-то…
От каких же грандиозных катаклизмов, от каких всемогущих случайностей ускользнул этот… как его? – „рабочий комбинезончик для безопасного секса“, чтобы попасть, наконец, в руки смышлёному славянскому пареньку?!
ПОБЕДНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ
Татьяну долго уговаривать не пришлось… Она – по старой дружбе – рискнула стать первоиспытательницей!
Танюра с готовностью призывно распахнула бёдра, открыв влажную промежность нежного цвета свежепросольной
Только позже, через месяц-другой я заметил, что в её движениях появилась особая плавность, как у кошки, когда она бесшумно, готовая к опасному прыжку, скользит на мягких лапах с убранными внутрь когтями.
А вот с главной пропагандисткой безопасного метода Надеждой у меня получился конфуз…
…Честно признаюсь: как я ни стучался, как я ни старался войти в вожделенные распахнутые двери – с первого раза мне это не удалось. Пристыженно я закончил попытку у самого входа.
– Может, заросло? – с нешуточным испугом предположила Надежда.
– Не боись, – не теряя самонадеянности, лихо ответил я, – прорвёмся!
Я, конечно, и не подозревал, что это оказалась вполне жизненная игра слов!
За одним исключением!
– Тебе так понравится – за уши потом не оттянешь! – обещала Наинке её старшая сестра. Но Наинка ни за что не сдавалась, как мы все трое её ни уговаривали… И даже то, что наши неистовые соития часто происходили у неё на глазах, не действовало на неуступчивую староверку! И неизменные чёрные трико с резинками чуть выше колен приросли к ней, словно вторая кожа!
Хотя в наших совместных играх она по-прежнему принимала активное участие…
Танюру и в постели не покидало чувство юмора. Посреди самых житейских наших занятий могла вдруг прозвучать её совершенно неожиданная лукавая просьба:
– Лёнчик, что-то я себя неважно чувствую… Поставь-ка мне свой „градусник“!
И как вы прекрасно понимаете, местечко для этого самого „градусника“ предназначалось явно не под мышкой!
Она быстро становилась на край постели коленями, приподняв свой аппетитный задок и азартно помогала мне „измерять температуру“…
Когда же я нарочито мрачно говорил: „Нормальная!“, она могла шлёпнуть меня по руке и повторить своё любимое присловье:
– Мне-то не надо, чтоб секун. ниже колена вырос, мне надоть, чтобы боек был!
На что однажды, намекая на её излюбленную позу, Надежда со смехом отчебучила:
– А для нашей Танюры всё масленица – только голой сракой и сверкает!
Сама же Надежда, в отличие от непритязательной Татьяны, любила держать меня рукой за воспрявшую плоть и, так сказать, самолично вводить её в свои жаждущие недра.
– Вот так… Ещё… ещё… – руководяще подстёгивала она. – Давай ещё! Медленнее… – и когда она с придыханиями, но молча начинала выписывать своим задом восьмерки, – я понимал, что она вот-вот достигнет желаемого…
Я уже говорил, что Надежда любила верховодить… Она сноровисто опрокидывала меня на спину и садилась на меня верхом. Я упирался ладонями в её грудь – и мы неслись вскачь!
Мы в те годы не знали модного ныне словечка „оргазм“. Просто – ей было очень хорошо в конце дистанции, и всякий раз она взглядывала на меня с некоторым удивлением и благодарностью.