Гуманный выстрел в голову
Шрифт:
Несмотря на все вышесказанное, я ухитрился в нее влюбиться. Именно «несмотря». Головой своей, только-только обрастающей, понимаю, что «не моё», а поделать с собой ничего не могу. И я знаю, почему это случилось. Потому что ни на миг, ни на полмига не промелькнуло во взгляде ее серых глаз, в голосе, в улыбке того покровительственного, характерного для «красавиц», выражения, которое я терпеть не могу.
Если бы меня не вынудили с ней общаться, я бы никогда и не подошел к ней сам. Но на европейских гастролях нашей группы, в Гамбурге, я встретился с моим старым знакомым — Герой. Когда-то мы вместе учились в
Гера с Моникой — люди вольные, и они с удовольствием стали кататься по Европе вместе со мной — с концерта на концерт. Гастроли десятидневные: Париж, Амстердам, Осло… Они вполне могли себе это позволить. Честно говоря, я не знал, чем они зарабатывают на жизнь, но меня это и не интересовало.
А в свободное от концертов время они таскали меня на экскурсии. В основном, по ресторанам. И чтобы мне не было скучно, возили с собой, как бы специально для меня, молчаливую рослую Нелли. Ну, не для меня, конечно, в полном смысле этих слов, а для компании. Ведь двое, пусть даже и ничем не связанных между собой, разнополых молодых человека гармонируют с супружеской парой все же лучше, чем один одинокий мужчина.
И мы общались с ней. Куда было деваться? Но довольно скоро, двумя-тремя удачными фразами она уничтожила мое предубеждение. Никакого самолюбования. Абсолютно адекватное восприятия себя в этом мире. Например, тогда, когда я брякнул ей про подмышки, ну, что, мол, у нее там не пахнет, она отозвалась без паузы: «У тебя насморк».
… Уже дня через два после знакомства я не замечал этой ее долговязой псевдокрасоты и преспокойно общался с ней, «как с человеком», благо, русским и немецким она владеет одинаково.
— А в школе тебя не дразнили? — спросил я, танцуя с ней в очередной раз.
— Конечно, доставалось, — призналась она. — Класса до шестого я была «гадким утенком». Зато уже в восьмом все мальчишки бегали за мной. Но я слишком хорошо помнила, какие они идиоты, и моя девственность им не досталась.
— А кому она досталась? — живо поинтересовался я. Так, для поддержания разговора.
— Никому, — с невозмутимой улыбочкой откликнулась она. Я хотел было объявить ее лгуньей, но она продолжила:
— В тринадцать лет я подверглась процедуре искусственной дефлорации. Пошла в больницу, написала заявление. Я хотела быть хозяйкой своей судьбы.
— Нелька у нас умница, — вмешался в разговор Гера. Танец закончился, мы возвращались к столику, и он, видно, уловил лишь конец фразы. — Она все сама делает. Абсолютно всё. — И он глянул на нее каким-то странным долгим взглядом. Но тогда я не придал этому значения. А он закончил: — Она — главное наше богатство.
Ещё мне понравилось, что она не восхищалась нашей музыкой. Но и не ругала. И равнодушной, в то же время, не была. Ей нравилась наша музыка, но она не ходила на все наши концерты подряд, чаще отсиживаясь в отелях. И она не считала нужным непрерывно говорить мне о том, какие мы великие, как это обычно делают другие девицы, познакомившись с кем-то из группы. Мы находили с ней другие темы. В конце концов, у меня есть младшая сестра.
Я рассказал ей
Потом мы вернулись к ним, обменялись листочками… И я не поверил своим глазам. Под цифрой «1» у нее значилось: «тигрята». То же самое было написано под цифрой «1» и у меня… Что может быть красивее и милее тигренка, когда в нем еще не проснулся хищник?.. И вот тут-то я окончательно понял, что люблю ее.
И как-то автоматически у меня появилась идея, что с ней необходимо переспать. А почему, собственно, нет? Я одинок (в смысле прочных связей с представительницами противоположного пола), она, насколько я понял, тоже. Вот и славно. А вдруг в постели нам будет так же хорошо, как за разговорами?
Но было одно «но». Делать это нужно было буквально немедленно. Ибо к тому моменту, когда я окончательно утвердился в этой идее, мы находились в Венеции, наши европейские гастроли подошли к концу, и нам оставался лишь один, заключительный концерт.
Признаться, в последнее время я сильно отдалился от остальной команды. Мне было интересно проводить время с Нелей, в крайнем случае, в обществе Геры и Моники. И мне вовсе не хотелось смешивать эту компанию с поднадоевшими за годы совместной работы коллегами. Не было к тому рвения и у обеих сторон. Меня это вполне устраивало, хотя я и ловил на себе насмешливые взгляды «братьев по цеху».
Так вот. Последний концерт. Все прошло, как всегда, гладко. В принципе, мы уже дошли до такого уровня, когда можно особенно и не напрягаться. Многотысячная толпа приходит на концерт не для того, чтобы слушать музыку: это можно делать и дома, причем продукт будет даже более качественным. Они приходят для того, чтобы, во-первых, лицезреть нас воочию, а во-вторых, получить в кровь порцию адреналина. И они получат ее, что бы мы ни делали. Мы можем просто молча стоять на сцене, толпа все равно будет бесноваться, заряжая возбуждением самою себя…
Одни критики после этого заявят, что мы превзошли себя, вписавшись в вечность своим лаконизмом, другие обругают нас грязными словами… Их будет примерно поровну — тех, которые будут хвалить, и тех, что будут хаять. Но точно та же пропорция будет и если мы будем лезть из кожи вон, играть как боги и выкладываться на всю катушку… Так есть ли смысл? Но и скандала тоже не хочется, потому мы честно, пусть и без особого энтузиазма, отработали этот концерт на свежем воздухе. Что и говорить, это красиво, когда, ночные фейерверки отражаются в воде каналов, и кажется, что ты находишься посредине ствола разноцветного огненного дерева…