Гусар на крыше
Шрифт:
— Извините меня, — сказал Анджело сдавленным голосом.
— Сейчас не до извинений. Почему вы стоите? Если хотите меня успокоить, то и ведите себя соответствующим образом. Садитесь.
Анджело покорно опустился на краешек умопомрачительного кресла.
— Сыр, от которого пахнет козлом (поэтому они его и оставили), на дне горшочка немного меда и, конечно, хлеб. Это вас устраивает?
— Я уже забыл вкус хлеба.
— Хлеб черствый. Для него нужны хорошие зубы. Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— Так много? — Она освободила уголок круглого столика и поставила на тарелку суповую чашку.
— Вы очень добры. Я так вам благодарен за все, что вы мне предлагаете. Я умираю с голоду. Только можно я унесу это с собой? Я не смогу есть при вас.
— Почему? Я вам так противна? И в чем вы собираетесь унести чай? Ни чашку, ни кастрюльку я вам не дам, даже и не надейтесь. Кладите побольше сахара и покрошите хлеб, как в суп. Чай очень крепкий и горячий. Это сейчас для вас самое лучшее. Если я вас смущаю, то могу выйти.
— Меня смущает, что я такой грязный, — ответил Анджело и добавил: — Я, право, очень стесняюсь. — И улыбнулся.
У нее были зеленые глаза, которые, казалось, заполняли все лицо, когда она их широко открывала.
— Я не решаюсь предложить вам умыться, — мягко ответила она. — Вода в этом городе заражена. Так что уж лучше быть грязным, но здоровым. Ешьте спокойно. Единственное, что бы я вам посоветовала, — это все-таки надеть что-нибудь на ноги.
— О! — сказал Анджело, — наверху у меня есть сапоги, и даже очень красивые. Мне их пришлось снять, чтобы спокойно ходить по скользким черепицам, а также чтобы бесшумно проникать в дома.
«Боже, как я глуп, — самокритично подумал он. — Но зато вполне искренен!»
Чай был великолепен. После третьей ложки размоченного хлеба он уже больше ни о чем не думал, жадно поглощая содержимое чашки. Наконец-то он мог утолить жажду. Он даже не обращал больше внимания на молодую женщину. Она бесшумно ходила по ковру. На самом деле она готовила вторую порцию чая. Когда он допил, она снова налила ему полную чашку.
Он хотел говорить, но не смог и снова стал пить жадными глотками, не в силах остановиться. Ему казалось, что он производит ужасный шум. Женщина смотрела на него своими огромными глазами, в которых, однако, не было удивления.
— Ну, здесь я вам больше не уступлю, — твердо сказал он, допив вторую чашку чая.
«Мне удалось говорить любезно, но с достоинством», — подумал он.
— Вы не мне уступили, а голоду, который был даже сильнее, чем я предполагала, а главное — жажде. Этот чай — просто спасение.
— А я вас лишил его?
— Никто меня ничего не лишает, успокойтесь.
— Я бы взял у вас головку сыра и кусок хлеба. Я бы попросил у вас разрешения взять их с собой и удалиться.
— Куда? — спросила она.
— Я был у вас на чердаке, но, само собой разумеется, я немедленно оттуда уйду.
— Почему само собой разумеется?
— Не знаю, мне так кажется.
— Ну раз вы не знаете, то лучше остаться там на ночь, а днем решите.
Анджело поклонился.
— Могу я вам сделать одно предложение?
— Пожалуйста.
— У меня есть два пистолета. Один из них без патронов. Не согласитесь ли вы взять тот, что заряжен? В такие времена всякое может случиться.
— Я неплохо вооружена, — ответила она. — Смотрите сами.
Она приподняла шаль, лежавшую рядом со спиртовкой. Та прикрывала два больших седельных пистолета.
— Вы оснащены лучше, чем я, — холодно сказал Анджело. — Но это тяжелое оружие.
— Ничего, я к нему привыкла.
— Я хотел бы вас поблагодарить.
— Вы это уже сделали.
— Доброй ночи, сударыня. Завтра, с первым лучом солнца, я покину ваш чердак.
— Так, значит, это я должна вас благодарить.
Он был в дверях. Она его остановила.
— Может быть, вам нужна свеча?
— И даже очень, сударыня. Фитилек моего огнива едва светит.
— Может быть, возьмете еще несколько серных спичек?
Вернувшись на чердак, Анджело был очень удивлен, увидев у своих ног кота. Он совсем забыл об этом животном, которое так радовало его своим присутствием.
«Придется опять продираться через это окошко, — сказал он себе. — Но право же, не пристало благородному и воспитанному человеку оставаться наедине с такой молодой, да к тому же еще и хорошенькой женщиной; даже холера не может быть оправданием в подобных случаях. Она великолепно владела собой, но совершенно очевидно, что мое присутствие на чердаке, сколь бы оно ни было ненавязчивым, все-таки смущало бы ее. Ну что же, значит, я снова полезу через это узкое окошко».
Ощущение силы и блаженства переполняло Анджело после чая. Он восхищался поведением молодой женщины. «Будь я на ее месте, — думал он, — сумел бы я сохранить этот высокомерно-холодный вид перед лицом опасности? Сумел бы я так безупречно сыграть партию, в которой рисковал все потерять? Нужно ведь признать, что вид у меня жуткий, а главное, омерзительный». Он совсем забыл о благородном блеске своих глаз.
«Она ни на минуту не потеряла самообладания, а ведь ей не больше двадцати лет, ну, максимум двадцать один или двадцать два. И хотя женщины всегда мне кажутся старыми, я должен признать, что эта молода».
Ее ответ на вопрос о седельных пистолетах весьма заинтересовал его. У Анджело была хорошая реакция, особенно когда речь шла об оружии. Но даже в этих случаях он лишь задним числом понимал, что к чему. Одинокий человек раз и навсегда приобретает привычку возиться с собственными мечтами; он теряет способность мгновенно реагировать на штурм внешних явлений. Он был словно монах со своим требником на площадке для игры в мяч или как конькобежец, который свободно катит по льду и может внять какому-нибудь призыву, только описав коньками длинную кривую.