Гусар на крыше
Шрифт:
Но пропитанные солнцем черепицы жгли, как раскаленная плита. По ним невозможно было идти, ни босиком, ни даже в носках. Едва сделав несколько шагов, Анджело поспешил вернуться на галерею. Наконец из небольших плотных мешков он соорудил себе нечто вроде тапочек и подвязал их к ногам. Теперь можно было пускаться в плавание по крышам. Кот преданно пошел за ним.
Это оказалось не слишком сложным, главное было избежать головокружения и не смотреть в разверстую, притягивающую бездну, образованную крутыми скатами крыш, сбегающих к колодцам внутренних двориков. Эти бездны возникали на пути совершенно неожиданно. Воронки круто сбегающих крыш были скрыты за их коньками, и, только добравшись до гребня, можно было их обнаружить. Да и то не всегда, так как они терялись в обманчивых лучах солнечного тумана.
Это было очень неприятно. Не раз, добравшись до гребня фронтона (одного из тех черных треугольников, что он видел ночью), Анджело оказывался перед внезапно разверзшейся коварной бездной, при виде которой у него начинала кружиться голова, и приходилось цепляться руками за черепицы и двигаться боком на четвереньках. Эти бездны притягивали к себе.
Головокружительные спуски следовали один за другим. И даже когда скат одной крыши сразу же переходил в другую крышу, Анджело, словно лунатик, следовал за уходящей вниз волной. Однако он не терял над собой контроля, и эти приступы физической слабости приводили его в отчаяние. Горькая тошнота подкатывала к горлу.
Когда Анджело приблизился к маленькой башне, он вдруг попал в какое-то плотное черное облако, с трескучим шумом завертевшееся вокруг него. Это взлетела стая ворон. Птицы ничего не боялись. Они неотступно, тяжело кружились прямо над ним, и задевали его крыльями. Он чувствовал, что на него смотрят тысячи, может, и не злобных, но исключительно недоброжелательных золотистых глаз. Он стал отбиваться, размахивая руками, но они тем не менее больно клевали его в голову и в руки. Он не сразу от них избавился. Только после того, как, яростно размахивая руками, он оглушил двух или трех птиц, вся стая, царапая когтями черепичную кровлю, скрылась за коньком крыши.
Другие стаи ворон тем временем взлетали с насиженных мест и с криками приближались к Анджело, но, увидев, что он, стоит, размахивая руками, они замерли на неподвижных крыльях и, планируя, вернулись на свои крыши.
Вороны гнездились огромными колониями, и их серое оперение сливалось с темно-серыми черепицами и даже с обожженной солнцем розовой глиной. Их было видно, только когда они взлетали. Они взлетели первый раз за все время, что Анджело находился на крыше. До этого они словно капюшоном покрывали дома, прятались на окнах, в слуховых отверстиях и под стрехой, откуда они незаметно просачивались в город и наедались до отвала.
Анджело взглянул на галерею, которую он покинул. Ориентироваться было очень трудно. Из-за отраженных крышами отвесных лучей солнца и ровной меловой белизны неба перед глазами плыли красные круги. Панорама крыш не была такой уж одноликой: эту иллюзию создавал свет. Наконец, приглядевшись, он узнал место, где провел ночь. Это было что-то вроде бельведера. С этой стороны отступление было еще возможно. Его тапочки из мешковины оказались очень удобными: они не скользили и позволяли спокойно идти по раскаленным черепицам. Он сел передохнуть под тенью печной трубы. Но тотчас же вынужден был закрыть глаза: все пространство крыш поплыло и закачалось перед ним, как вокруг плохо закрепленной оси. Кот потерся о его руку, потом, встав на задние лапы, ткнулся мордой в щеку. Короткие, жесткие усы защекотали ему губы.
— Не привык я, малыш, шастать по крышам, — сказал Анджело.
Его мучил голод, но еще больше. Она не давала ему ни минуты передышки. Он все время думал о холодной воде. Только большим усилием воли он мог заставить себя подумать о чем-нибудь другом.
Наконец он добрался, куда хотел, и за развешанным на веревках бельем увидел решетчатые клетки, а в них что-то круглое и желтое. Это были куры.
Он понял, что нашел яйцо, только после того, как раздавил его и облизал руку. Во рту у него было полно скорлупы. Он ее выплюнул. Сырой белок смочил его пересохшее, словно картонное горло. Он снова стал шарить в соломе, но уже не так лихорадочно. Осовевшие от жары куры не кудахтали, они тихо дремали в углу курятника. Он нашел еще два яйца и выпил их содержимое уже более приличным способом.
Дверь, соединявшая эту галерею с домом, была закрыта на простую щеколду, и достаточно было поднять ее, чтобы войти. На маленькую площадку, куда она выходила, можно было подняться по приставной лесенке. А внизу — лестничная клетка, пустая и безмолвная.
«Неужели я снова попал к мертвым? — подумал Анджело. — Ну, во всяком случае, с яйцами я ничем не рискую». И только тут он заметил в клетках свеженасыпанные зерна маиса. «Здесь еще есть живые». В доме, однако, царила абсолютная тишина.
Он решился спуститься по приставной лесенке. Но едва он очутился внизу, как робкое мяуканье заставило его поднять голову: кот не мог сам спуститься и звал его. Анджело снова поднялся за ним.
Его тапочки не производили шума, но мешали идти. Он снял их, спрятал под лестницу и дальше пошел в одних носках.
«Может, тут тоже живут люди, готовые размозжить вам голову каблуком, — подумал он. — Нужно быть проворным». Он не испытывал страха. Он даже сказал себе еще так: «Это основа поведения фуражира на марше. Сколько раз я втолковывал это своим ребятам в Кунео! Но черт меня побери, если бы я мог себе представить, что в один прекрасный день отправлюсь фуражировать с котом!»
Он осторожно спускался по ступенькам, чутко вслушиваясь в тишину. Вдруг он замер. Где-то на втором этаже открылась дверь. Кто-то пересек площадку и стал подниматься. Кот пошел навстречу.
Неожиданно снизу донесся мужской голос:
— В чем дело?
— Кот, — ответил голос мальчика.
— Как? Кот?
— Да, кот.
— Какой он?
— Серый.
— Прогони его.
— Не прикасайся к нему, — сказал женский голос. — Спускайся. Давай спускайся. Не прикасайся к нему. Иди сюда.
Голоса были приглушенные и испуганные. Люди торопливо спустились по лестнице и пересекли площадку. Дверь закрылась.
Кот вернулся наверх.
— Браво! — сказал Анджело.
Он перевел дыхание, спустился по приставной лесенке и сел на перила.
«Нет более страшных противников, чем трусы, — сказал он себе, — даже если они не осмелятся меня тронуть — а они не осмелятся, — то выбегут с воплями из дома и поднимут весь квартал». Он представил себе, как за ним гонятся по крышам; перспектива была не из приятных.