Гусарские страсти
Шрифт:
— Хм! За деньги не отдадут в жены! Хм… Я-то имел в виду — мне большие деньги, чтоб я согласился на туркменке жениться!
— Почему смеешься? Почему ты должен соглашаться за деньги? Не любишь нас, туркменов?
— Бесплатно бы полюбил! Еще полгода в этих песках посижу и соглашусь на негритоску. А с туркменкой жить… Обрезание делать? Да?
— Всё! Ты мне своими разговорами надоел! — оборвал Ахмедка. — Тебе чего надо? Зачем явился? Мешаешь мечтать!
— Ах, ты, мечтатель! Ну, извини. Пойду-ка к ребятам, развеюсь, не буду отвлекать.
— Точно не знаю. Кажется, у кого-то из них второй сын родился. Жена телеграмму из России прислала. Вот гуляют…
— А до этого какая причина пьянки была?
— Развод с женой у капитана из пехоты.
— Переживал или радовался?
— И то, и другое… А еще раньше Миронюк звание обмывал. А перед Миронюком новую должность отмечал Лебедь. А на завтра намечены проводы в Афган медика-зубника.
— Все расписано на неделю вперед!.. Ладно, лежи— расслабляйся, балдей от мыслей о будущей «ханум». Только — р-руки где?! Р-руки на одеяло!
— Пошел к черту!
Ну, пошел и пошел. Ромашкин идет по коридору!
В комнате Шмера вроде тишина. И слава богу! Хоть отоспаться…Он толкнул ладонью дверь и очутился лицом к лицу с Лебедем. Шагнул было назад, но поздно. Лебедь ухватил за плечо, втянул в комнату:
— Ку-уда?! Стоять! Сейчас будешь водку со мной пить! Все принимают участие, а он сачкует!
Действительно, все обычные собутыльники в сборе — принимают участие. На подоконнике восседал Власьев и с тоской вглядывался в ночную темноту. Хлюдов дремал, сидя на кровати. Зампотех Пелько сопел, прикорнув на его плече. Миронюк лежал лицом в стол между тарелками и храпел. Колчаков еще… Еще кто-то… Только как раз сам Шмер, как раз хозяин комнаты, в отсутствии.
— По какому случаю гуляем? — спросил, высвобождая руки, Ромашкин.
— Гуляцкий снова папой стал! — кивнул Колчаков в сторону валяющегося в сапогах на койке лейтенанта. — Ноша сия оказалась тяжела. Сломался полчаса назад. Сейчас водку привезут, опять поднимем. Попытаемся.
За окном послышался треск мотоциклетного двигателя.
— Едут! Едут родимые!
— Подъем, подъем! Хронь! Просыпайтесь! Алкоголики! — Лебедь и принялся расталкивать и тормошить спящих. — Хватит спать! Водяру к парадному подъезду везут!
Миронюк открыл красные воспаленные глаза и уставился на Лебедя:
— Ты кто такой?
— Майор, ты что очумел? Не узнал? Я Игорь! Лебедь! Ну, Белый!
— А я думал ты Черный! Ворон черный! Уйди прочь! — махнул рукой Миронюк, отгоняя видение, и вновь захрапел.
За окном послышался звук падения мотоцикла.
— Упали! Га-га-га! — Власьев, высунувшись по пояс в окно, комментировал. — Шмякнулись!
— А водка? Водка не разбилась? Цела?
— Цела, цела! Водка у Шмера! Он уже по ступенькам… А Шкребус — бряк! Вместе с мотоциклом!
— Мишка! Твою мать! — донеслось в окно со двора. — Помоги подняться!
— Не могу, Ребус! Видишь, руки заняты! — донеслось в окно со двора. — Сейчас авоськи отнесу в комнату, вернусь…
— Шкреби ногами, Шкребус! Фью-ю-ю! — разбойно свистнул Лебедь-Белый, свешиваясь через подоконник.
— Хрен ли уставились! — отвел душу поверженный Шкребус. — Водку жрать горазды, а как помочь, так никто! Всё! Больше не поеду! Пешком будете бегать!
Серьезная угроза! Лебедь моментально сорвался с места, увлекая за собой и Ромашкина:
— Пойдем! Поможешь! А то заявился водку лакать на дармовщинку! Польза какая-то от тебя должна быть?
— Я не навязывался, ты сам меня затащил в комнату.
— Но помочь-то надо?
— Помочь, да, надо…
Помогли. Разъединили Шкребуса и мотоцикл. Проволокли Шкребуса по лестнице вверх, в комнату. Взводный был мертвецки пьян. И как только вообще они с Мишкой умудрились доехать?! И водку не раскокать?! Кстати, про водку…
Очнулся Никита оттого что кто-то тормошил за плечо и громко орал — прямо в лицо. Кто-то! Женщина. О! Же-енщина!
— Где я, женщина?
— В Аддис-Абебе, эфиоптвоюмать!
— В Ебис-Абебе… — с пьяной сосредоточенностью повторил он. — Эфиопия. Менгисту Хайле Мариам. Я зна-аю! Я замполит!
— Соображает! — оценила женщина. — Очнулся!.. Ну, раз очнулся, бегом отсюда!
— Откуда — отсюда? Из Эфио-опии? Не-ет! Лучше там, чем в Педжене! «Незаменяемый район», блин! Незаменимых у нас нет!.. Ты кто, женщина?
— Я тебе не женщина!
— А кто? Девушка? — искренне озадачился Никита.
— Дежурная по общежитию, эфиоптвоюмать! Быстро встал и пошел!!! И все — тоже! Встали и пошли!!! Через полчаса генерал проверяет общежитие!
Генерал, однако! Проверяет, однако! Общежитие, однако! А где моя квартирка?
Никита огляделся. Нет, не Адис-Абеба, увы. Все тот же Педжен, увы. Сам он лежал в брюках и рубашке без погон. Галстук и погоны валялись на тумбочке. Рядом на кровати притулился, скорчившись в позе эмбриона, Шмер в трусах и майке. За открытым окном брезжил утренний рассвет, часы показывали четверть девятого. У стола по-прежнему сидя спал Миронюк, выводя виртуозные трели храпа. Власьев дрых, обняв подоконник. Лебедь распластался на своей койке, не сняв сапоги. Остальная часть компании разбрелась. Виновник торжества Гуляцкий сопел на составленных в ряд стульях и табуретках.
Зачем пил, спрашивается, Никита?! Ведь не собирался, а все-таки ввязался. Генерал еще какой-то… Никак командир дивизии решил проверить гарнизон? Асланян? О как!
Пить хотелось, хотелось пить. В горле — словно песка вперемешку с пометом накушался… О! Стакан! Полный! На столе! Вода, вода!.. Он отхлебнул и тотчас выплюнул. Хрен тебе, Ромашкин, а не вода. Верней, не хрен, а водка! «Чарджоуская»! Мерзость неописуемая. Хотя водка из города Денау еще более омерзительна. Впрочем, как сказал классик, нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма.